Свое время
Шрифт:
Глава семнадцатая
– -===Свое время===-
Глава семнадцатая
Сам не знаю откуда и почему, но во мне проснулась и жила твердая, безоглядная уверенность - все у нас с Наташей будет хорошо, иначе просто быть не может. Поскорей бы ей только вылечиться. Наташе дали направление в клинику института туберкулеза, но попасть туда оказалось не так-то просто, мы ждали недели две, пока освободится место. Наконец, ей сообщили, что можно приезжать.
Когда я заехал за Наташей, она уже ждала меня, немного взволнованная, но сосредоточенная:
– Почему-то мне кажется, что именно в этом институте мне помогут.
Я постучал по деревянному дверному
Мать Наташи, Елена Ивановна, собралась было с нами, но Наташа упрямо замотала головой:
– Нет, нет, нет. Ни в коем случае. Я только с Валерой хочу. А ты потом приедешь, навестишь. Еще наездишься.
– Ну, хорошо, хорошо, доченька, - покорно согласилась Елена Ивановна.
– Лишь бы тебе лучше было. Делай, как хочется. Давай-ка присядем на дорожку.
– И то верно, - случайно в один голос сказали мы с Наташей, улыбнувшись друг другу, но тут же стали серьезными.
Сели.
Я с Наташей на диване. Елена Ивановна - на краешке стула.
Воцарилось молчание. Стало слышно, как гулко тикает большой пластмассовый будильник, как глухо булькает вода в трубах центрального отопления.
Мы держались с Наташей за руки, смотрели друг другу в глаза, а Елена Ивановна - на нас.
– Ну, с богом, - шмыгнула она носом.
Мы поднялись.
В это время загремел звонок в передней.
– Когой-то еще несет нелегкая?
– всполошилась Елена Ивановна.
– Не заперто там. Никак Кирилл?
– Ну, боялся опоздаю!
– крупный, громоздкий Кирилл сразу заполнил собой пространство комнаты.
– Сестренка, родная моя, давай попрощаемся что ли?
Наташа утонула в объятиях Кирилла.
– Фу, уже успел, - брезгливо отвернулась она от него.
– С утра. И не стыдно?
– День сегодня такой, - виновато потупился Кирилл.
– Я и с собой прихватил, давай на дорожку, а?
Он вытащил из боковых карманов пальто две бутылки темного стекла с оранжевыми этикетками.
– Совсем без понятия, идол, - сердито закричала Елена Ивановна.
– Ей к докторам, а она выпимши.
– Маманя, цыц, - добродушно отмахнулся Кирилл от Елены Ивановны. Это же не водка, а вино. Портвейн. "Лучший". Сто тридцать семь копеек с посудой. Тогда с тобой, Валерка? За Наташкино здоровье неужели не выпьешь?
– Вот вернется она домой здоровая, тогда и выпьем. Все вместе, - отрицательно покачал я головой.
– Это сколько ждать, - уныло протянул Кирилл.
– Месяца три как штык. Столько мой слабый организм не выдержит.
– Бугай ты, слонище, еще жалуется, - с горечью в голосе сказала Наташа.
– Слон и есть. Большой, добрый и глупый. Представляешь, Валера, пока он в свой ручной мяч играл и сам был, как ручной. Чемпион Союза, мастер спорта, любимец команды, а как ушел из большого спорта - кто он? Десятиклассник необразованный. Кому он нужен? Да никому, кроме забулдыг подзаборных. Проводили его, правда, с почетом, телевизор подарили, завскла дом назначили. Была я у него. Проходной двор. Всех алкашей с округи собрал. Сборная алкоголиков.
– Ребят не трогай, им тоже несладко живется, - помрачнел Кирилл.
– Гляди, добром это не кончится, - вздохнула Наташа.
– Ну, хватит, поехали.
Мы вышли на улицу, я нес сумку, а Наташа ухватила меня за свободную руку и крепко прижалась ко мне. Мартовское солнце словно играло с городом в прятки, то скрываясь, то выглядывая из-за быстро бегущих облаков. Славный был денек.
Мы спустились в метро, сели в полупустой вагон. Напротив нас сидел мрачный старик с взъерошенными
Теперь и я не мог удержаться от смеха.
Мы с безразличным видом смотрели по сторонам, потом встречались глазами с Наташей и начинали мелко трястись и постанывать от очередного удушающего приступа смеха.
Старик заметил наши судороги, сначала изумленно уставился на нас, а потом, когда поезд вылетел из туннеля и сбросил ход у очередной платформы, встал и театрально громовым голосом произнес, глядя на меня:
– И лишь бумажные цветы воды боятся...
И вышел.
Вот тут мы уже дали себе волю и нахохотались до слез.
Научно-исследовательский институт, куда мы ехали, располагался в пределах Москвы, но добираться до него было легче электричкой. Выйдя из поезда, мы поднялись с железнодорожной платформы на переходной мост и спустились в березовую рощицу, в глубине которой виднелась институтская ограда.
Исчезли, пропали городские шумы, нас обступила тишина, нарушаемая шорохом оседающего снега, редкой капелью с веток берез и невнятным говором ручейка в придорожной канаве. Весна, подумал я, но когда мы зашли в больницу и я ждал Наташу в приемном покое, то подумал, что не имеет значения весна, лето или зима - раз первый день в больнице, значит осень. Осень нас, чахоточных, как цыплят, ловит и считает. Осенние итоги: сколько кому отпущено?
Я дождался Наташу, забрал у нее сумку с вещами. Она достала из пластикового пакета косметичку, покопалась в ней и вытащила маленького облезлого медвежонка.
– Здесь, - по-детски хвастливо показала она мне его.
– Мой талисман. Его зовут Потап. Он нам обязательно поможет. Правда, Потап?
Помогали бы амулеты, Наташку обвешал бы ими с головы до ног и сам обвешался бы. У нас в издательстве одна сотрудница, технический редактор по специальности, мы их техредьками зовем, так у нее дома во всех комнатах, даже в туалете, специальные камни разложены. Обереги называются. Оберегать должны от порчи, от сглаза, от всякой заразы. Несчастней ее, кажется, нет женщины...
– Конечно, поможет, Натусь. Ну, Потап, я потопал. Завтра опять жди.
Глава восемнадцатая
– -===Свое время===-
Глава восемнадцатая
И тот день начался как один из череды буден, что составляют ритм рядовой рабочей недели. Без двух минут девять я вошел в двери издательства. Главное пересечь порог до того, как минутная стрелка, вздрогнув, встанет вертикально, иначе комсомольский прожектор вывесит плакат с лозунгами "За образцовую трудовую дисциплину!", на котором в числе злостных нарушителей будет вписана черными печатными буквами и твоя фамилия - опять на полторы минуты ты не дотрудился ради общего блага, что, в свою очередь, послужит поводом для нравоучительного поминания в докладах комсомольского секретаря на очередном собрании, а также основанием для снижения баллов родной редакции в широко раз вернувшемся социалистическом соревновании нашего славного коллектива за достойную встречу всемирного праздника трудящихся - Первого Мая и лишения квартальной премии, по крайней мере, на пятьдесят процентов. Лично для меня это грозило обернуться ощутимой потерей: вместо двадцати рублей премии я получил бы десять... За квартал... За три месяца... При окладе в сто двадцать... Минус алименты, налоги, взносы...