Свое время

Владимиров Виталий

Мне даже показалось, что она посвежела, поправилась, но что-то тревожное мелькнуло в ее лице.

Я протянул Наташе веточку мимозы.

– Ой, какая прелесть, спасибо, Валерочка. Не забыть бы мне забежать перед ужином в палату, в воду поставить.

– Ну, что новенького, рассказывай, - выжидательно посмотрела она на меня.

Я взял Наташу за руки, вздохнул, сильно потер вдруг зачесавшуюся щеку - не знал, как начать.

– Наташ, - собрался я с духом.
– Как ты скажешь, так и будет. Я тебе раньше не говорил, хотел подарок

нам сделать, да не получается сюрприза. Дело в том, что я стою в очереди на жилплощадь в нашем издательстве, и скоро сдают дом.

– Ой, как здорово!
– негромко рассмеялась Наташа.
– И где же? Где-нибудь в Новых Черемушках?

– На проспекте Мира. В районе уголка Дурова будет у нас свой уголок.

– Правда?

– Да, маленький, - улыбнулся и я, - но... раньше мне обещали отдельную квартиру, а оказывается, полагается только комната. Если же мы хотим получить квартиру, то тебе нужно как можно скорее развестись и выйти за меня замуж.

– Ты делаешь мне официальное предложение?
– лукаво спросила Наташа и гордо выпрямилась.

Больничный халатик, тапочки... невеста моя.

– Делаю, - серьезно сказал я.
– Предложение и руки, и сердца. Обещаю, что эти руки мои будут и стирать, и гладить, и мыть посуду, и писать стихи, и согревать тебя. А сердцем моим ты владеешь безраздельно уже давно. Как и мыслями.

– Стирать да мыть этим рукам необязательно, для этого у меня тоже есть руки, а поскольку я теперь владею всем, то и распоряжусь по-своему: твои пусть больше пишут и чаще согревают.

– Так оно и будет.

– А насчет остального сделаем так, как ты считаешь нужным, - прижалась ко мне Наташа.

И вдруг посмотрела на меня снизу со страхом:

– Лишь бы ты не передумал, не бросил меня...

– О чем ты, маленький?

– А мне два дня назад томограмму сделали, Валера, - сказала она медленно и умолкла.

– Ну и...
– не выдержал я молчания.

– Обнаружили туберкулому, - опустив глаза, сказала Наташа.
– Предлагают операцию.

– Когда?

– Недели через три-четыре. Здесь режут по вторникам и четвергам. Такое расписание.

– А ты что сказала?

– Ничего. Тебя ждала.

До чего же резкий, бездушный, безжизненный этот дневной свет из вечно зудящих молочных трубок... Белые стены... Белый кафель... Белые скамейки-диваны... Что значат мелкие расчеты - ехать зайцем или нет, когда идет другая игра, где ставка - жизнь, а проигрыш - смерть... Вот если выиграем, тогда заживем... Не знаю, в комнате или в квартире, не в этом дело.

– Валера, вот что я подумала, - ласково, успокаивающе сказала Наташа, - ты бы сходил, с моим лечащим врачом посоветовался- поговорил бы.

– Он что, дежурит сегодня?

– Нет, просто он - аспирант, Воробьев его фамилия, и живет он в общежитии, здесь неподалеку. Я вот и адрес узнала. Хочешь, сходи к нему прямо сейчас, пока я на ужине.

Я рассмеялся, несмотря на всю напряженность ситуации:

–

Помнишь Бомарше? Фигаро только придумал, что надо написать записку, а у Розины она уже готова.

– А я и есть Розина. Только ты тоже будь, как Фигаро - не задерживайся, ждать тебя буду.

Я поплутал среди четырех одинаковых жилых корпусов, стоящих поодаль от института, прежде чем отыскал нужный мне. Дверь открыл розовощекий парень с синими глазами:

– Здравствуйте!
– сказал я и запнулся.

Как представиться?

– Я - муж больной Кузнецовой... Впрочем, не муж пока, скорее жених... Извините, я займу у вас пять минут, мне очень надо посоветоваться с вами.

– Проходите, - пригласил Воробьев.

Маленькая комната в общежитии: одно окно, кровать, двухстворчатый шкаф, пара стульев, книжная полка, на столе сковорода с остатками яичницы с вермишелью - быт аспиранта.

– Минутку, - Воробьев унес сковородку в коридор и сразу вернулся.

Мы сели на стулья.

Я сбивчиво объяснил ситуацию.

– Понятно, - кивнул головой Воробьев.
– Что касается развода и свадьбы, то тут я пас.

Разве медики тоже гоняют в преферанс, подумал я, вспомнив свои студенческие годы.

– По поводу состояния больной Кузнецовой могу дать не совет, а информацию. Вы, очевидно, знаете, что институт наш - специализированный, исследовательский, клиника - экспериментальная. Кузнецова поступила на обследование в связи с тем, что на стадии полного выздоровления, когда для нее были показаны, то есть эффективны, препараты химиотерапии, у нее наступило резкое изменение в худшую сторону всей картины заболевания. Нам удалось стабилизировать процесс, приостановить его развитие, но, к сожалению, зашел он слишком далеко, образовалась туберкулома, и требуется оперативное вмешательство.

– Операцию будете делать вы?

– Нет. Я - терапевт, собираю практический материал для диссертации. Случай Кузнецовой доказывает связь и активное влияние лимфатической системы на течение процесса, что и является темой моей диссертации.

Тема, случай, связь... все-таки мы все для медиков только материал, подопытные кролики, а не живые люди. Знал бы этот спокойный, уверенный в себе парень, что Наташа не выздоровела от того, что затосковала, перестала радоваться жизни, и при чем здесь лимфатическая система? Или именно в ней затаилась душа?

Тогда я сделал открытие мирового значения...

– Так кто же будет делать операцию?

– Не знаю. Это уже не моя епархия. Теперь Кузнецову должны перевести в хирургическое отделение. Я не думаю, что ее выпишут, хотя такой вариант не исключается - раз она у нас, мы и должны вроде бы довести лечение до конца. Но все теперь зависит от хирургов. Если кто-то из них заинтересуется ее случаем, то операцию сделают быстро, но советую не тянуть, у вас в запасе месяц. Самое большее. Идеально было бы, если бы оперировал академик, директор нашего института, но к нему очередь.