Своей дорогой
Шрифт:
Майя вдруг поняла то, что до сих пор бессознательно таилось в ее сердце; сладкое чувство счастья поднялось в ее душе, но в то же время проснулся и тот странный страх, который она ощутила при первой же встрече, страх перед темным, пылким взглядом, лишившим ее воли, заставлявшим цепенеть. Ее рука дрогнула в руке барона.
— Господин фон Вильденроде… отпустите меня!
— Нет, я не отпущу тебя! — страстно вырвалось из его уст. — Я нашел драгоценный камень и хочу взять его себе на всю жизнь! Майя, нас разделяют десятки лет, но я люблю тебя страстно, как юноша,
Барон обвил девушку рукой, его страстные, бурные речи, жгучие, как пламя, сыпались на дрожащую Майю. Ее голова покоилась на его груди, взгляд не отрывался от него. Теперь ее уже не пугали его глаза; она видела в них лишь горячую нежность, слушала его признание в любви, и прежний страх, полный тяжелого предчувствия, уступил место торжествующему чувству счастья.
— Да, я люблю тебя, Оскар, — тихо сказала она, — люблю безгранично!
— Моя Майя!
Это было восклицание восторга. Оскар обнял девушку и без конца целовал светлые волосы и розовые губки своей молоденькой невесты. Его охватило счастье; прошлое с его мрачными тенями исчезло, и в душе этого человека, уже близкого к осенней поре жизни, расцвела весна, которой вторила цветущая вокруг природа!
— Весна вернулась!
Майя тихо высвободилась из его рук; ее милое личико пылало.
— Но отец, Оскар… согласится ли он?
Вильденроде улыбнулся. Он знал, что разница в возрасте между ним и его невестой будет очень много значить в глазах Дернбурга, что получить его согласие будет нелегко и что они получат его не скоро, но это не пугало его.
— Твоему отцу нужно только, чтобы ты была счастлива и любима; я знаю это от него самого, — сказал он с захватывающей душу нежностью. — И ты будешь любима, будешь счастлива, моя Майя, мое милое, дорогое дитя!
12
Дернбург сидел в кабинете за письменным столом. Совещание с директором было окончено, и он просматривал бумаги, которые тот оставил. Вдруг дверь снова открылась, граф Экардштейн, не нуждавшийся в особом докладе как постоянный гость, вошел в комнату.
— Я видел, что директор ушел, — сказал он. — Могу я отнять у вас несколько минут? Я пришел проститься.
— Вы не останетесь обедать, как всегда?
— Благодарю вас, я должен вернуться в Экардштейн. Неужели мне действительно придется передать брату отказ? Мы так рассчитывали на ваше присутствие.
— Мне очень жаль, граф, но ведь вы слышали, что у нас самих будут гости в этот день.
Отказ был самый решительный и холодный; молодой граф не мог не почувствовать этого; он быстро подошел на несколько шагов ближе и сказал вполголоса:
— Господин Дернбург, что вы имеете против меня?
— Я? Ничего! Как вам пришла в голову такая мысль, граф?
— Уже одно ваше обращение может навести на такую мысль. Еще сегодня утром вы
Дернбург сдвинул брови, намек на Вильденроде был чересчур ясен и задел его. Но он привык всегда идти к цели прямой дорогой. Зачем узнавать от посторонних то, что ему надо знать? Он взглянул на красивое лицо молодого человека и медленно произнес:
— Я не поддаюсь ничьему влиянию и не в моих правилах осуждать кого бы то ни было, не выслушав его оправданий, а тем более вас, Виктор, человека, которого я знаю с детских лет. Раз вы сами поднимаете этот вопрос — поговорим. Вы согласны ответить мне на несколько вопросов?
— Пожалуйста!
— Вы долго жили вдали от родины и много лет не переступали порога Экардштейна. По какой причине?
— Это зависело от личных, семейных обстоятельств.
— О которых, я вижу, вы желали бы умолчать.
— Нет, от вас я не стану их скрывать! Мои отношения с братом никогда не были особенно дружелюбными, а после смерти отца стали просто невыносимыми. Конрад — старший и владелец майората; я завишу от него и не могу продолжать военную службу без его помощи; он достаточно часто давал мне чувствовать это, да еще таким оскорбительным образом, что я предпочитал находиться подальше от него.
Было видно, что графу тяжело давать это объяснение, хотя своему слушателю он не сказал ничего нового; все соседи знали о натянутых отношениях между братьями, причем главная вина падала, по их мнению, на старшего. Владелец майората, который был старше Виктора всего на несколько лет и до сих пор оставался неженатым, слыл высокомерным и неделикатным человеком, а его скупость была всеми признанным фактом; вследствие этого он не пользовался ничьим расположением. Дернбург знал это, как и все, но ни словом не заикнулся об этом и только заметил:
— И тем не менее теперь вы приехали.
— Вследствие настойчивого желания брата.
— У которого составлен для вас совершенно ясный, определенный план!
Виктор остолбенел от изумления, и румянец медленно залил его лицо.
Дернбург, зорко и пытливо глядя на него, продолжал:
— Без сомнения, вы догадываетесь, что я хочу сказать. Я буду совершенно откровенен с вами и ожидаю столь же откровенных ответов и от вас. Итак, граф Конрад вызвал вас в Экардштейн с целью извлечь пользу из ваших прежних отношений с Оденсбергом? Так ли это?
Глаза молодого человека опустились, и на его лице отразилось мучительное смущение.
— Вы так ставите вопрос, что…
— Что уклончивый ответ невозможен… Да или нет?
— Вы как будто считаете мое сватовство оскорблением для себя, — сказал Виктор, не поднимая глаз. — Боже мой, неужели такое ужасное преступление приближаться с подобными намерениями к бывшей подруге детства? Ну да, я приехал сюда, чтобы добиться счастья, которое манило меня еще в юношеских мечтах; что же тут плохого? В мои годы вы сами сделали бы то же.