Свои и чужие
Шрифт:
Чубарь шевельнул затёкшими руками. Лосёнок почувствовал его беспокойство, вздрогнул, насторожённо вскинул голову. Но было поздно. Дорога уже выходила на увал, впереди обозначился большой просвет.
Слева на увале сразу бросались в глаза три военные палатки. За ними — ещё какое-то приспособление для жилья, вроде обычного лесного шалаша, сложенного из еловых лап. Там, возле этого шалаша, еле приметно дымился костёр и расположились несколько человек в такой же полувоенной одежде, как и у Чубаревых сопровождающих.
«Ну вот, — невесело сказал себе Чубарь, — тут уж не
Сомнений не было — на пригорке разместилась какая-то военная часть.
Цепочка спутников Чубаря сразу же рассыпалась. И Чубарь даже не успел заметить, как пришедшие смешались с теми, кто стоял возле костра. И вскоре уже нельзя было разобрать, кто пришёл только что, а кто был здесь прежде. И того, что происходило возле костра, Чубарь тоже не видел. Зато не прошло и пяти минут, как повторилось недавнее, то, что было на просеке: Чубаря обступили полукругом и опять вспыхнул хохот. Как же, полицая поймали да ещё с краденым телёнком!
К Чубарю снова подскочил человек в темно-синей шинели, принялся скалиться да угрожать:
— Ага, полицейская морда! Вот сейчас тебе покажут, как телят воровать! — При этом в глазах его было что-то дикое и счастливое.
Полный неприязни, которая не оставляла его с того момента, как он получил от этого человека в спину прикладом, Чубарь сказал с пренебрежением:
— Это не то, что ты думаешь, это — лосёнок. Казалось, то обстоятельство, что на руках у «полицая» вместо одной животины оказалась другая, к тому же дикая, на мгновение сбило с толку всех. Хохотать да хвататься за бока перестали разом, однако уже в следующий момент из толпы послышался голос — одновременно и наивно-рассудительный, и подначивающий:
— Ну и что, ежели лосёнок?
Этого довольно было, чтобы недотёпа в темно-синей шинели снова заскакал перед Чубарем, словно приплясывая, заныл:
— Ага, ну и что?
Теперь, когда он все время крутился перед глазами у Чубаря, можно было разглядеть этого человека, верней человечка: шинель не виновата была в том, что висела на нем, она была пошита на обычный рост и на обычного мужчину. А этот попался совсем тщедушный. Но в конце концов, мало ли кто каким уродился? Один, как за Кричевом говорят, с коломенскую версту, другой — коротыш. Поразил Чубаря не рост. Бросилась в глаза ему нехорошая, восковая безжизненность не только морщинистого лица, а и всей крупной головы, похожей на голову веремейковского Микиты Драницы. Казалось, на этом человеке уже отмирала кожа.
— А то, что не отдам! — сказал упрямо Чубарь.
— Гляди ты, полицай, а туда же…— бросил кто-то из толпы. — Шлёпнуть его!
Это «шлёпнуть» горячо толкнуло Чубаря в грудь.
— Откуда вы взяли, что я полицай? — наконец закричал он чуть ли не во весь голос.
— А кто ж ты? — вроде не удивился, но тоже крикнул, как бы издалека, уже знакомый голос, который только что угрожал «шлёпнуть».
— Председатель здешнего колхоза.
— Ну, это мы ещё поглядим, какой ты председатель, — рассмеялся человек в темно-синей шинели. — Вот потрясут тебя сейчас наши хлопцы да прощупают как следует, сразу признаешься. И не один раз, а трижды признаешься. И не только
— Не в чем мне признаваться. Ведите к начальству, ведите куда хотите!…
— Вишь, чего захотел!
— Ага, веди его сразу до начальства!…
— До бога высоко, а до начальства далеко.
Теперь со всех сторон сыпалось так много словечек, что Чубарь перестал различать на слух, кому они принадлежат. Казалось, каждый желал выказать своё отношение к происходящему, будто препятствуя, чтобы человек, которого привели сюда под охраной, оказался председателем колхоза.
«Странно, —подумал Чубарь, — что же, кроме полицаев им никого не доводилось тут встречать».
— И все-таки придётся вам показать меня начальству, раз сами не верите, — сказал он.
— Ну, это никогда не поздно сделать, — послышался вдруг на удивление спокойный ответ. — А телёнка своего и правда отдайте. Как раз к ужину поспеет.
Чубарь повернул голову. В грязной белой накидке стоял шагах в двух справа от него повар с ножом в голой, волосатой руке. Был он худым и усмешливым.
— Я уже объяснил, — поморщился Чубарь, — что это — лосёнок.
— Гм, — удивлённо пожал плечами повар, — а похоже па коровье дитя. — Подошёл, потрогал свободной рукой шкурку лосёнка, взял за ухо.
Животное насторожилось, попыталось вырваться. Но напрасно — Чубарь по-прежнему крепко держал свою ношу, хотя уже почти не чувствовал рук.
— Правда… лосёнок, — снова удивился повар. — Где вы его взяли? — спросил он у Чубаря.
— У волка отбил. Нёс, а ваши вот встретили.
— И куда же вы собирались девать его?
— Ну, надо было как-нибудь спасать.
— Откуда же он взялся тут? И почему один? Без отца-матери.
— Так получилось, — не стал объяснять Чубарь.
— Вот холера, может, он и взаправду не полицай, а председатель тутошний, — хихикнул кто-то, зайдя за спину Чубаря.
Тогда повар повернулся ко всем и спросил:
— А кто знает, что он полицай? Сам сказал?
— Да нет…
— Откуда же тогда такая уверенность? Толпа вдруг заколебалась.
— Дак…
Но ещё не сдавались.
— Ну, а тебе-то что? — послышался голос из самой середины. — Без тебя разберутся, что к чему. На то начальство есть. Скажи спасибо, что на мясо вот наткнулись, а то бы снова постничали.
— Не очень-то вы…
Не иначе, повар хотел возразить, но не успел. Расталкивая людей, вперёд вышел… Шпакевич.
Чубарь недоверчиво вскинул голову, почувствовав вдруг, как ослабли ноги.
— Разойдитесь, ребята, — тихо сказал Шпакевич. — Это мой товарищ, Родион Чубарь.
В толпе кто-то захохотал. Потом сказал с притворным сокрушением:
— Ну вот, и сегодня не повезло Патоле. Осечка вышла. Думал, винтовку получил во владение, а тут… Доведётся назад отдавать.
Наверно, Шпакевич среди этих людей имел немалый вес, потому что никто не стал вступать с ним в пререкания. Правда, прыткий, видно, после Патоли, — а того человека в темно-синей шинели звали, оказывается, Патолей, — так самый прыткий из них, который недавно уговаривал «шлёпнуть» Чубаря, проворчал, отходя: