Свой среди чужих, чужой среди своих
Шрифт:
— Бай! — вдруг засмеялся Кадыркул и так же внезапно оборвал смех, лицо исказила злоба. — Я всю жизнь батрак был! Невеста калым не было. Невеста другой джигит взял... Своя лошадь не было, чужих баранов пас. — И он опять невесело рассмеялся: — Ба-ай! Он Кадыркула камчой лицо бил, собака! — Казах показал шрамы на щеке.
— Теперь ты решил стать богатым? — серьезно строил Шилов.
— Хочу! — решительно заявил казах.
— А золото куда спрятал?
Вопрос был настолько неожиданным, что Кадыркул на мгновение
— Шайтан! — Он зашипел, как змея, и, вдруг выдернув из-за голенища сапога нож, кинулся на Шилова.
Егор едва успел уклониться от удара, поймал Кадыркула за руку, на мгновение встретился с бешеными от ярости глазами казаха и тогда резко вывернул ему руку. Тот вскрикнул и выронил нож. Шилов оттолкнул его от себя так, что Кадыркул упал на спину.
Узкими, как щелки, глазами Кадыркул следил за Шиловым, и на лице тенью промелькнул страх. Но Егор спокойно швырнул нож в воду.
— Пошли! Покажешь где!
Кадыркул продолжал лежать.
— Ну?! — с приглушенной яростью выдохнул Егор. — Мне с тобой цацкаться некогда!
Казах медленно сел на землю, всхлипнул, закрыл лицо руками:
— Не пойду! Лучше убей.
— Вставай!
Казах раскачивался, как на молитве, потом поднял на Шилова заплаканное лицо, посмотрел на него с отчаянием:
— Не отнимай... Я много работал — всю жизнь, а у меня ничего нет! Ты знаешь, когда у джигита свой конь нет? Халат свой нет! — По лицу Кадыркула текли слезы. — Разве я не работал?! Я жениться хочу! Халат куплю! Отца кормить буду, мать! Они тоже всегда работали, а им нету есть!
Шилов, нахмурившись, слушал сбивчивую речь Кадыркула, покусывая. губу. Он тоже всю жизнь работал. С двенадцати лет таскал вагонетки на шахте, потом махал обушком в забое, добывая уголь. Работал с утра до вечера. И у него тоже ничего не было. Помнится, долго, почти год, копил деньги на гармонь. Наконец купил, и радости его не было предела. Отец пропил гармонь через неделю... И тогда обозлившийся Шилов тоже пропил всю свою получку.. И сапоги. И пиджак. И даже картуз. Нате, всем назло. А потом отец попал в аварию и ослеп. И Шилов стал кормильцем целой оравы голодных ртов. Ох какая злющая и несправедливая жизнь, думал тогда Шилов.
Он долго слушал Кадыркула, и чем дольше, тем сильнее закипала в нем ярость. Наконец он не выдержал, рванул из-за пояса наган.
— А ну вставай, га-ад!
Кадыркул обессиленно встал и понуро побрел вдоль берега. Казалось, он смирился со своей участью. Шилов следовал за ним. Тропа вдоль берега все круче и круче забирала вверх. Внизу черным омутом бурлила вода, торчали мокрые лобастые валуны. Волны с силой разбивались о них, оседала и таяла зеленоватая пена... Припекало. Желтое и круглое, как яичный желток, солнце дремотно повисло над головой.
Перед разлапистым кедром, накренившимся над обрывистым берегом, Кадыркул остановился.
— Забирай, шакал! — Кадыркул презрительно скривил губы. — Хоть немножко Кадыркулу дай, а? Совсем немножко! Зачем одному так много?
— Положь на место, — приказал Шилов и медленно пошел к обрыву.
Кадыркул несколько секунд смотрел на золото, качал головой, губы его что-то горестно шептали, в глазах стояли слезы. Если бы не эта проклятая рана в ногу, он давно бы ушел из банды, ушел бы в родной аул и стал бы там самым богатым, уважаемым человеком. Ему кланялись бы в пояс, табуны коней заполнили бы степь, несметные отары овец дышали бы пышными кудрявыми боками. И это все его! Вай-вай, аллах, за что ты так наказал бедного Кадыркула? Разве он сделал тебе что-нибудь плохое? Как ты несправедлив, аллах!
Кадыркул застегнул замки на бауле, запихнул его обратно в тайник. Шилов стоял к нему спиной, он не видел, с какой ненавистью смотрел на него Кадыркул. И вдруг казах, пронзительно вскрикнув, бросился вперед, сильно толкнув Егора в спину. Шилов, взмахнув руками, резко обернулся и, падая, успел схватить Кадыркула; они оба рухнули с обрыва в воду.
Казачок Гринька выскочил из-за кустов, откуда наблюдал за Шиловым и Кадыркулом, подбежал к обрыву. Он видел, как Шилов и Кадыркул барахтались в воде, их сносило к стремнине, где бешено билась, бурлила между валунами вода.
Шилов, взмахивая сильными руками, поплыл к берегу, а Кадыркул, не умевший плавать, начал тонуть. Его голова то скрывалась, то появлялась в волнах. Мокрые черные волосы прилипли к лицу, расширились полные ужаса глаза. Кадыркул ухватился за торчавший из воды высокий валун, пальцы скользили по мшистой, шелковой поверхности камня, и глаза с надеждой и отчаянием следили за Шиловым, который уже выбирался на берег. Каралось, еще секунда, и клокочущая вода сорвет его, потащит на стремнину, где нет спасения.
Егор выбрался на берег и, оглянувшись, увидел Кадыркула, уцепившегося побелевшими от напряжения пальцами за скользкие выступы валуна. Длинные черные волосы казаха прядями стелились по воде. Сильные волны били его в висок, рассыпаясь алмазными брызгами.
Егор начал было стаскивать с себя мокрые сапоги, но вдруг встал и, тяжело ступая, пошел в воду. Поплыл устало, экономя силы, подплыл к Кадыркулу, оторвал от камня, схватил за длинные волосы и одной рукой начал грести к берегу. Всего за несколько метров до бурлящей стремнины Шилов вытащил казаха на мелководье.