Свой среди чужих. В омуте истины
Шрифт:
Катков поглядел на подтянутого француза в черном костюме и, помимо воли окинув взглядом свою визитку, сделал сравнение не в свою пользу.
— Посмотри-ка, — шепнул Катков, — на всякий случай на темную шатенку в черном платье, во втором ряду после первого прохода, девятое место; сидит рядом с интересным высоким мужчиной — это и есть «Кошечка»! А он, полагаю, тот самый поляк, капитан Роман Чернявский—глава сети «Интералие», — согласно легенде, ее родственник, по кличке Арман Борни.
Я тотчас узнал даму, которую мельком видел в день своего приезда в Париж, и, разглядев
Но вот поднялся занавес, и я направил свой бинокль на сцену: танец лебедят — такой знакомый, родной с его необыкновенной чарующей музыкой... Не хватало только лебеденка Ниночки... Она вышла позже.
Во время антракта мы спустились в фойе и почти нос к носу столкнулись с Лили Каре—«Кошечкой». Она шла под руку уже с другим кавалером, темноволосым плотным французом.
— Твоя Мата Хари, мне кажется, искушает судьбу! Подручные Канариса не дремлют! Ты бы, Иван, ей сказал.
И вот прозвучали последние аккорды, опустился занавес; поаплодировав, публика начала расходиться.
Катков, взяв меня под руку, повел за кулисы. В маленькой уборной открыла на стук дверь она. Выслушав комплименты и приняв цветы—весьма жалкие—поблагодарила и обратилась к Каткову:
— Иван Михайлович, вы меня проводите? Пожалуйста! Я так устала! — Быстро взглянув на меня, своего бывшего жениха, добавила: — Хочется все забыть...
Я вспыхнул, хотел что-то ответить, но помешала внезапно открывшаяся дверь — на пороге появилась Лили Каре. Кинувшись к Нине, она крепко обняла ее. Потом поздоровалась с Иваном и, повернувшись ко мне, церемонно протянула для поцелуя сильно надушенную руку:
— Милочка, какие у тебя интересные кавалеры...
Щеки Нины покрыл легкий румянец, и она растерянно улыбнулась.
— Вас, Лили, окружают не менее интересные кавалеры. Один только красавец блондин чего стоит, да и шатен!
— Вы и его заметили?
— Весь театр заметил.
Лили поняла намек и, чуть кивнув головой, процедила:
— Арман настаивал!
Арман!.. Ни Иван Катков, ни я не могли в то время себе представить, что через несколько дней Роман Чернявский будет арестован, а вслед за ним и Лили Каре...
А спустя несколько лет, осужденная поначалу на смерть, «Кошечка» будет ломать голову над тем, почему осталась покрыта тайной работа Чернявского в абвере. Почему следствие, начатое над ним верховным комиссаром в Бордо, прекращено по приказу высших властей? Почему Арман не явился на суд, чтобы защитить ее, зная, что его свидетельство сыграло бы решающую роль?! И как, наконец, объяснить, что он безнаказанно дослужился в Англии до генерала?!
Бедная Лили!.. Она не знала, что такое соперничество разведок, которое нередко играет судьбами людей...
«Кошечка» подошла к застекленному шкафчику и, всплеснув руками, воскликнула:
— Поглядите на эту красавицу!
А когда мужчины подошли, отвела в сторонку Нину, заговорила вполголоса:
— Дорогая, приходи в субботу в шесть на новоселье: мы переехали на Корто,
Чтобы не ставить дам в неловкое положение, я внимательно разглядывал портрет королевы красоты русского Парижа 1934 года и рассуждал про себя: «Жизнь мало заботится об удовлетворении нашего тщеславия, на котором зиждется многое, в том числе, пожалуй, и влечение сердца. Медленно, но верно трясет оно в своем жестком сите, и отпадает вся труха, забываются глупости и мелочи, исчезают иллюзии, пока не останется от тебя твое человеческое ядро, если, конечно, у тебя оно было. Вот и подумай: честно ли в таком неопределенном положении, в каком находишься, обольщать женщину, которая еще к тебе неравнодушна... тем более, что завтра ты можешь очутиться на краю пропасти. И еще: ты не имеешь права рисковать и терять ритм жизни, как это нередко делают выбитые из колеи люди, как эта сбившаяся с него усталая, издерганная и сильно надушенная француженка»... — и стал прощаться.
Нина Поль, досадуя на себя за просьбу к Каткову, растерянно протянула руку и, сжав мне пальцы, перейдя на русский, шепнула:
— Я говорила о вас папе и маме... Приходите...
Иван Катков удивленно поглядел на меня и вскинул руку:
— Ты чего? Глубокая ночь. Куда тебя понесло?
— Не надо, Кот, меня царапать... Пока ты всех развезешь, я буду уже дома, — и, сделав общий поклон, покинул молча глядящих вслед женщин и пожимающего плечами Ивана.
3
17 ноября 1941 года, поздно вечером, Катков ввалился в гостиную с бутылкой «смирновки» и уселся за стол:
— Ну, Володька, давай выпьем за победу над врагом! Идет решающая схватка под Москвой! Советское радио передает, что части генералов Панфилова, Белобородова, Доватора, полковника Катукова — чуть не Каткова — успешно отбивают натиск врага. Немцы несут большие потери, чему немало способствуют морозы.
Просидели мы до глубокой ночи. А на другой день я пошел к Жерару, в надежде застать там Павла Ивановича и поделиться новостями. В условленном месте лежала записка: «Буду вечером. 21». Однако днем за мной пришла машина: вызывал Гуго Блайхер. Шофер повез меня в Сен-Жермен-ан-Лэ и подкатил к красивой вилле «Приере».
— Капитан недавно сюда переехал. Заходите! — сказал шофер и пошел отворять ворота.
Вслед за машиной я скользнул во двор и направился к черному ходу. Дверь была не заперта. Но в коридоре мне преградил дорогу поднявшийся со стула солдат:
— Нельзя!
—Я по вызову капитана Блайхера, — строго бросил я, — он посылал за мной машину, слыхали, как она въехала во двор?
— Понял! Но сюда никого не велено пускать. Подождите минутку! — Он отворил дверь и скрылся за ней. И тут же послышался его глухой басок, а вслед за ним отчетливо прозвучал женский голос: