Свой среди чужих. В омуте истины

Дорба Иван Васильевич

—Как же так? Жена генерала утверждала, что он был очень сильным человеком и мог справиться с четырьмя людьми.

— Точно не знаю; видимо, внезапно оглушили, а потом впрыснули морфий. В Марселе его провели на пароход под видом опьяневшего старшего механика. В каюте, придя в себя, Кутепов впал в глубокую депрессию, отказался от еды, не от­вечал на вопросы и весь рейс провел в странном оцепенении. Пришел в себя он только раз, когда проплывали мимо Галлиполи, где в двадцатом году размещался Первый армейский корпус под его командованием... Умер он от «сердечного приступа» уже неподалеку от Новороссийска.

—

Я слыхал, что Кутепов как раз получил от французского правительства семь миллионов франков для организации во­енного путча и массового восстания российских крестьян и якобы установил связь с Тухачевским. Мало того, ему обещали богатые субсидии Детерлинк, Крупп, Манташев, Рябушинский. Четыреста тысяч организованных, дисциплинированных и по­нюхавших пороху военных—лакомый кусочек для любой, даже великой, страны! Небось, ваши «Михаил» и «Анисим» получили высокие награды? Стали Героями Советского Союза?!

Павел Иванович вспомнил небритое, осунувшееся и какое- то мертвенное лицо одного из участников операции, который уверял, что, убрав Кутепова, они серьезно ослабили РОВС: «Генерал был мозгом, главным генератором идей и бесспорным вождем эмиграции и кумиром молодого поколения»... Хватаясь за стриженую голову, он чуть не плача уверял: «Мы открыли дорогу "Фермеру" — он ведь был другом Миллера, сделали все, чтобы он перевел штаб-квартиру на улицу Колизе, и тем дали возможность Третьякову, виноват, "Иванову" установить микрофон и подслушивать, о чем говорят в Штабе»...

—Чего там получили... Какая разница... Не станем ворошить прошлое!..

— Почему? Интересно ведь знать и поучительно, как со­ветская разведка завербовала Скоблина, Плевицкую. Кстати, почему их бросили? Или о бывшем министре Временного пра­вительства Третьякове, который, по словам Блайхера, арестован в Берлине как один из главных агентов-провокаторов НКВД за границей, принимавший участие в похищении Миллера и укрывании Скоблина. Будто у него на квартире на рю де Колизе обнаружены приемник и провода от микрофона, установленного в кабинете генерала Миллера, под мраморной доской камина; и будто в результате подслушивания погибло более тридцати заброшенных в Советский Союз белых офицеров? — допыты­вался я, а про себя подумал: «Ясно, тема избрана, чтобы липший раз очернить белоэмигрантов, а что на это скажешь?» — А как Скоблин попал в Австралию? И еще интересно, кто да них глав­ное действующее лицо — Скоблин или Плевицкая? «Фермер» или «Фермерша»?

— Трудно сказать. Оба они привыкли к обеспеченной, даже роскошной, жизни, а денег было все меньше и меньше... Ей хотелось славы, бесконечных оваций, блестящих нарядов, по­клонения... И она полагала, что, вернувшись по Родину, станет звездой, покорит рабоче-крестьянскую Россию!

— Павел Иванович, а вам не кажется, что уважающему себя государству позорно заниматься похищением людей, даже своих политических врагов? Оно ведь подрывает собственный авторитет! К примеру — во французском парламенте обсуж­дался вопрос: послать ли вдогонку «Владимиру Ульянову» миноносец и силой отобрать генерала Миллера; остановило акцию замечание одного из депутатов, что, получив приказ остановиться, генерала бросят в топку, и Франция окажется в глупом положении.

— Война есть война! Мы не живем в эпоху древнего ры­царства. Поэтому...

Павел

Иванович не договорил. В комнату вошел Жерар, а следом за ним — маленького роста светлый шатен, элегантно одетый, с большим сверкающим бриллиантом на безымянном пальце левой руки. Ему можно было дать лет тридцать, тридцать пять, он близоруко щурился:

— Лукас! Очень приятно! — представился он и щелкнул каблуками. Легкий акцент, не присущая французу чопорность, трубка, которую он вскоре вытащил из кармана, да и весь его вид выдавали иностранца; скорее всего, англичанина или немца из Гамбурга — города, куда после Тридцатилетней войны за освобождение Америки переселилось, вместе с евреями, не­мало англичан.

Наступила пауза. Жерар отворил дверь на кухню, попросил Жени приготовить кофе. Потом подошел к бару и принялся раз­ливать в широкие коньячные бокалы мартель и ставить перед гостями. Потом, чокнувшись поочередно со всеми, сказал:

— Господа! Выльем за успех! Чтобы все задуманное уда­лось! Настал критический момент. Кто знает, доведется ли нам тут еще собраться? И вообще встретиться? Поэтому я предла­гаю: с открытой душой, не таясь, посоветоваться, как нам выйти из создавшегося положения и продолжить нотр резистанс. Се ту! [44] И сделал добрый глоток.

44

Всё! (франц.)

Все последовали его примеру. Поставив бокал, Жерар про­должал:

— Работаю я во Втором отделе французского Генштаба, член «Интералие», — и поглядел на Лукаса.

— Лукас де Вомекур, сотрудник Интеллидженс сервис. Приехал из Лондона, чтобы наладить связь с «Кошечкой» — Лили Каре, — приподнявшись, отчеканил тот.

«А я-то думал — англичанин, немец, а он из старых фран­цузских дворян, бежавших во время революции, вроде де Вита, с которым кончал кадетский корпус»,—и, глядя, как тот набивает трубку, поднялся со словами:

— Белоэмигрант, член НТСНП, занимался контрразведкой в Белграде. Приехал для налаживания контакта с капитаном абвера Гуго Блайхером. Связан с «Русским Сопротивлением».

— Советский разведчик, а зовут меня Павлом Иванови­чем.

Дверь приоткрылась, на пороге показалась с подносом Жени. В воздухе запахло кофе. Жерар долил в бокалы...

— Наша «Кошечка» назначила господину Лукасу свидание сегодня в пять дня в ресторане. Я рассказывал, что с ней произо­шло, но, несмотря на это, он считает возможным и даже нужным с ней повидаться. А мне кажется, идти на такой шаг слишком опрометчиво. Вот мы и пришли посоветоваться. Вольдемар, ты знаешь Блайхера — тебе и слово!

— Здраво рассуждая, ни капитан, ни его вечно пьяный на­чальник далеко не дураки. Если Лили Каре удалось заставить в нее хоть немного поверить, то они пойдут на риск. Переда вать дезинформацию через английского агента и водить за нос Интеллидженс сервис выгоднее, чем его арестовать... тем не менее, сами понимаете...

—Мне сдается,—неторопливо заметил Павел Иванович, — вашу встречу следует, прежде всего, как-то подготовить и обе­зопасить, елико возможно. Где именно она назначена?