Свой среди чужих. В омуте истины

Дорба Иван Васильевич

— Тут де сюит [43] .

У меня екнуло сердце: «Чей это знакомый голос? Вроде его слышал», — мысль мелькнула и погасла.

На пороге появился солдат и, широко отворив дверь, от­чеканил:

— Вот сюда пожалуйте, прямо и направо, по лестнице на этаж.

Пройдя по холлу мимо закрытой двери, я уловил запах ду­хов. И тут же перед глазами возникла красивая рука Лили Каре, которую целовал всего несколько дней тому назад. Ошибки быть не могло! Каждая следящая за собой женщина, тем более француженка, чтобы подчеркнуть свою неповторимость, со­ставляет из набора духов собственную композицию, которая, смешавшись с запахом тела, дает тот особенный, свойственный только ей аромат. В этом многие

женщины, особенно фран­цуженки, проявляют неизменное постоянство. Я это знал по собственному опыту.

43

Сейчас (фр.).

Несколько лет тому назад, зайдя в магазин, вдруг почув­ствовал знакомый запах... и вспомнил густую аллею неподалеку от здания женского Донского Мариинского института в Белой Церкви, себя, кадета Крымского кадетского корпуса, а в моих объятиях мечта грез — хорошенькая институточка, выпуск­ница... Я тут же отыскал ее в толпе и, отведя, удивленную, в сторонку, рассказал, как изображал «легавую»...

«Мой дорогой!.. Володя... Женщина должна быть упорна в своих навыках, в том числе и с избранными ею духами — даже самая ветреная, непостоянная, — ибо в этом ее сила»!

Вернуться, отворить дверь и окончательно убедиться, что там Лили Каре, было слишком рискованно. Солдат, наверно, смотрел вслед, да и сама «Кошечка» тут же меня бы предала! Поднимаясь по лестнице, я думал: «Надо срочно предупредить Каткова, Жерара, Павла Ивановича, Рощина и, конечно, Нину и ее родных! И нужно обязательно приобрести хороший бель­гийский браунинг».

И вдруг досадливо хлопнул себя по лбу: «Дурак! Каре, скорей всего, арестована, и опытный, коварный Блайхер ее обхаживает!.. Паниковать рановато... Даже если меня ждет ловушка»...

В просторной приемной за столом сидела полная, крупная, неопределенного возраста блондинка, скорей всего, немка. Она подняла голову.

— Пришел по вызову господина капитана! Хайль!

—Герр Вольдемар?—улыбнулась секретарша.—Заходите, пожалуйста. Гуго вас ждет.

Он сидел за огромным письменным столом и разговаривал по телефону. Увидав входящего, жестом указал на кресло и, чуть понизив голос, продолжал:

— Так точно, господин полковник, шестого ноября... Предыстория? Месть ревнивой женщины. Ха! Ха! Ха! Дениза Бифе. Он возглавляет организацию «Интералие». Да. Шпионит в пользу Англии. По ее подсказке нам удалось в Шербурге аре­стовать связного, под кличкой «Кики». Что? Взяли на перроне и доставили в Париж. Да. Согласился... Катушка раскручивается. Разумеется, господин полковник! Постараемся сохранить связь с «Сарданапалом»... Что касается поляка, то у него контакты с Интеллидженс сервис. Да, да, Ми-6. Еще не все выяснено, господин полковник...

Судя по почтительному тону, Блайхер, видимо, разговари­вал с начальником 3-го отдела абвера. «Значит, я не ошибся... "Интералие" раскрыт!»

— У меня к вам просьба, — кладя на рычаг трубку и от­валившись в кресле, обратился ко мне немец.

— Я вас слушаю.

— Открыта, как вы уже поняли из моего разговора, шпион­ская сеть. Хотелось бы, чтобы вы мне помогли, включив в ра­боту всех надежных энтеэсовцев. Я опасаюсь, что «Интералие» запустила свои щупальца в среду белоэмигрантов. К ним, как вы наверное заметили, я питаю уважение. Мне довелось встре­чаться с вашими руководителями в Белграде, познакомиться в Берлине с некоторыми белыми генералами, однако сейчас меня беспокоят настроения некоторых весьма уважаемых писате­лей, ученых, военных, порой весьма известных всей Европе. Я понимаю, что покуда это все еще болтовня, однако лиха беда начало, боюсь, что отыщутся глупые головы, которые пойдут на эскалацию — шпионаж, террор... Поэтому постарайтесь внушить своим землякам не поддаваться на провокацию, не связываться с иностранными разведками, поскольку, согласно законам военного времени, это грозит строгой карой! Попытай­тесь организовать несколько «опорных» пунктов в Париже из коллаборационистов — пусть не пугает вас это слово,—чтобы

наладить контакты с русским Сопротивлением, раскрыть им та­за на всю безнадежность военных действий, на которые очертя голову идут некоторые французы, поляки, да еще российские военнопленные, бежавшие из лагерей.

— Это не так просто, господин капитан, люди понимают, что «блицкриг», как сейчас говорят, превращается в «сицкриг», и настроения масс зависят не от коллаборационистов и от нас, а от успехов на фронте.

— На днях вступает в силу приказ под кодовым названи­ем «Ночь и туман», согласно ему, мы можем явиться в любой дом, в любое время, произвести обыск, арестовать, направить в тюрьму, концлагерь, допросить «с пристрастием» любого гражданина! Согласно распоряжению, с семнадцати часов следует закрывать все бистро, кафе, рестораны, кино, театры, прекращать работу метро. До шести утра—хождение по городу только по пропускам.

— Вы знаете французов, господин капитан, надо понимать их возмущение!

— Осадное положение вызвано тем, что девятого октября наш агент Андриас Фолнер — вы его знаете, его кличка Пат — проник в одну из групп Сопротивления и уверил этих дураков, что поддерживает регулярную связь с Лондоном. Так ему уда­лось войти в доверие и раздобыть списки организации. А когда его заподозрили в предательстве, было уже поздно. Пришлось арестовать ряд лиц и, как сами понимаете, сосредоточить вни­мание на ширящемся Сопротивлении!

Последнее слово Блайхер, глядя в глаза, отчеканил по бук­вам... и рот его напоминал защелкивающийся капкан...

После небольшой паузы спросил:

— Что скажете? Принимаете мое предложение? Или боитесь? Ха! Ха! Не отвечайте сразу. Подумайте... Мы помо­жем...

—Вопрос не простой, господин капитан. Понимаю: каждый шпион жертвует своим достоинством, идет на компромисс с совестью, но он должен помнить слова мудрого Конфуция: «Благородный муж знает долг, а низкий человек знает выго­ду». Долг перед отечеством, перед высокой идеей, которую исповедует...

— Дорогой господин Вольдемар! Ваша Родина порабоще­на! Мы, немцы, даем русскому народу шанс сбросить с шеи иудейско-грузинское ярмо. К сожалению, вышколенные рабы послушно идут под огонь наших пушек и пулеметов и гибнут десятками и сотнями тысяч! В своем пресмыкании они докати­лись до того, что если бы грузин Сталин приказал собраться на площади с веревками на шее для повешения, каждый русский заглянул бы еще к соседу — не саботирует ли он, — чтобы потом, с сознанием выполненного долга, зашагать на смерть... Поймите, что мы даем сделать выбор им и всему цивилизован­ному миру: либо поставить на колени, а в крайнем случае уни­чтожить стремящийся к мировому господству так называемый «избранный народ», либо ему подчиниться, стать их гоями, послушным стадом!..

— Мне кажется, что национал-социалисты, подобно иуде­ям, тоже хотят стать избранным народом! Поэтому и считают русских низшей расой! История свидетельствует о другом!..

Поняв, что так рассуждая, может потерять сотрудника, Блайхер пошел на попятную:

— Чтобы объединить народ и поднять на тотальную войну, надо ему помахать «избранностью», как быку красным плащом. Ха! Ха! Войны родов, племен, кланов, народов, рас — за­воевательные, религиозные, классовые—за престолонаследие, независимость, за торговые пути и так далее в старину про­воцировали жрецы, чародеи, волхвы, маги, кудесники, потом цари, первосвященники, феодалы, князья, иногда фанатики, завоевавшие доверие масс, или проходимцы, выдвинутые тем­ными силами, авантюристы, как, скажем, Ленин, Троцкий, Ста­лин и его темная банда... В отличие от последних, есть великие завоеватели, которые, стремясь к добру, духовному единству, создают могучие империи, объединяют огромные территории, заботятся о благосостоянии народов, ведут борьбу со злом. Так ныне поступает и наш фюрер! А разъединение народов, о чем так хлопочут большевики, несет смуту, болезнь духа, неурядицы, разруху, голод и прочие беды. Недаром пословица говорит: «Разъединяй и властвуй»!.. — Немец снова захлопнул свой «капкан» и пытливо на меня уставился. Я молчал.