Своя радуга

Соколов Лев Александрович

– Ну, возможно вы и правы… – Неуверенно качнул головой Медлявский – Однако, русская армия всегда умела мужественно переносить трудности, и побеждать, в любых даже самых сложных условиях. В конце-концов само имя русского солдата, – это залог победы!

Петр фыркнул.

– Послушайте, подпоручик, я не меньше вас уважаю русского солдата. И, осмелюсь сказать, не меньше вас знаю его сильные и слабые стороны. Так вот послушайте боевого офицера, – русский солдат может проявлять чудеса терпения, героизма, и самопожертвования ради победы общего дела. Он превозможет любые трудности и сотрет в пыль любого врага. Но все это

только в одном случае, – если он будет понимать за что он воюет.

– А что же по вашему? Наш солдат сейчас не понимает, за что он воюет?

– А по вашему понимает? – Вопросом на опрос ответил Петр.

– Но послушайте, – раскраснелся Медлявский – я же сам видел перед отправкой на фронт. Такой патриотический подьем! У всех на устах было обращение государя-императора. Иллюстрированные журналы о ходе боевых действий расхватывали буквально друг у друга из рук.

– Знаете, что, давайте мы с вами сейчас, чтобы попусту не спорить, проведем простейший эксперимент. – Предложил Петр. – Вон сидят двое ваших орлов. – Он указал, на тихонько говоривших о своем солдат. – Не затруднитесь подозвать сюда одного. Ну вот хотя бы, этого, рябого, чернявого. Уж больно у него лицо типажное. Экий кержачок.

– Зачем это, позвольте?

– Увидите. Хочу у него кое-что спросить. Заодно и вам показать.

– М-м, извольте. – Подпоручик повернулся к своим солдатам. – Эй, как тебя… Аверьянов, братец! Поди-ка сюда!

Солдат резво вскочил, прихватив за приклад висящую на спине на ремне винтовку, оправил шинель, и резво небольшими шажками подбежал к подпорутчику. Резко остановился, так что взметнулись полы серой шинели. Остановился по стойке смирно, глядя живыми с хитринкой глазами, гаркнул:

– Слушаю, вашбродие!

– Вот тут, братец, господин штабс-капитан в у тебя кое-что спросить хочет, – пояснил подпорутчик солдату.

– Слушаю! – Солдат переориентировался на Петра.

– Как зовут солдат? – Спросил Петр.

– Аверьянов Федот!

– Молодец. – Кивнул Петр. – А скажи-ка мне, Федот. За что мы здесь воюем?

Солдат внутренне запнулся, на этот случай ответа по уставу у него заготовлено не было.

– Как понять вас… Ваше благородие?

– Так и понимай. Я же русским языком тебе вопрос задаю – за что мы здесь воюем?

Солдат на секунду озадаченно пожевал губу.

– За Веру! Царя! И Отечество! – Наконец гаркнул он.

– Ага, отлично… Исчерпывающе… – Одобрительно кивнул Петр. – Извини Аверьянов, я неправильно задал вопрос. За что воюем, понятно. А из-за чего?

– Из-за чего?

– Ну да. Из-за чего мы здесь воюем. По какой причине, Аверьянов?

– Так это… Вашбродь… – Солдат замялся, оглянулся на подпоручика, ищя поддержки; не нашел, и наконец закусив губу сказал. – Воюем мы здесь, стало быть… из-за принципа.

– Ого! – Удивился Петр. Этого он и правда не ожидал – И какого же принципа?

Солдат чуть наклонил голову, что придало ему какое-то особо сосредоточенное выражение.

– Это… Значит… Вашебродие, такого принципа… Который экс-герцога с женой экс-герцогиней… значит, из револьвера пострелял. А потом, значит, австрияки стали обижать сербов. А мы стало быть, пошли войной на того принципа. Я и слышал, как господа офицеры говорили – пойти на принцип. Видимо крепко этот самый принцип нашему царю-то насолил… – Выдав эту мысль, Аверьянов выжидательно замер.

Петр искоса глянул на Медлявского. Тот был пунцовый как помидор.

– Так погоди,

солдат. – Доброжелательно уточнил Пер, бросив без меры злорадный взгляд на подпоручика. – Не понял я. Ты говоришь, что мы пошли войной на Принципа. А воюем с австрияками. Выходит, австрияки-то, того Принципа защищают?

Аверьянов снова обернулся, и не найдя поддержки, чуть пожал плечами.

– Так… выходит что так, вашебродие.

– Ага… Ага… Ну а сербы? Про которых ты говорил, – они кто?

– Того.. не очень знаю, вашебродие. Видимо, это, извините…. Как у нас говорят, – когда паны дерутся, у холопов чубы-то трещат. Видимо сербы те, извините, под раздачу попали.

– Хорошо, солдат. А сербы, эти. Они как по твоему, на каком языке говорят?

– Так, извините, вашбродь. Я их ни одного в глаза не видел. Не могу знать!

– А если предположить?

– Предположить?..

– Ну, в смысле попробовать угадать?

– Угадать. Сербы-то они. По сербецки говорят наверное… Или по сербовски…

– Почти так, солдат…. Вот еще, мне скажи. А про славян ты слышал когда-нибудь?

– Славян. Нет, не слыхал такого вашбродие. А что, мы с ними тоже воюем?

– С этими слава богу, пока нет. – Поднял руку перед собой Петр. – По крайней мере не со всеми… Спасибо солдат, я узнал все что хотел.

– Иди, братец, свободен. – Рассеянно махнул подпоручик. Аверьянов козырнул, и с явным облегчением отошел к товарищу.

– Ну вот, видели? – Петр развел руками, насколько ему это позволяла повязка.

– Но это же… – Медлявский огорченно посмотрел на Петра. – Но это же ужасно! Я и помыслить не мог, что они настолько далеки от государственных задач… От понимания текущего момента…

– Вы бы имели шанс об этом узнать, если бы хоть раз догадались их спросить. – В голосе Петра прорезалась ядовитость. – Господи, подпоручик! Да вы хоть в госпитале послушайте, о чем солдаты говорят, пока вас не видят! Постойте в тени! Девять из десяти наших солдат призванных из деревень, не имеют ни малейшего понятия, за что им приходится умирать. При этом наши мужички не настолько глупы, чтоб не заметить подавляющий технический перевес противника. Враг методично сутками бомбит наши позиции, а у наших пушек строгий лимит – стрелять по пять снарядов в день. Австриец непрерывно ведет беспокоящий огонь из пулеметов, а я экономлю каждую ленту. В наших солдат пули ливнем летят, а мы им талдычим, что нужно беречь патроны. Когда мы поднимаем наших солдат в атаку, то делаем это с жидкой артподготовкой, а то и вовсе без неё. Бросаем солдат на неподавленные позиции противника, и ему приходится каждый раз брать их в штыки, утопая в собственной крови. Неужели вы думаете, что солдаты ничего этого не замечают? Пока мы еще продвигаемся вперед, но каждый свой успех мы оплачиваем гигантской кровью. В полках чудовищная убыль людей, а кто приходит им на смену? С августа началась всеобщая мобилизация. Но это пополнение, которое присылают – это не солдаты. Это люди вырванные из гражданской жизни и вброшенные в шинели. Армия – это традиция. Новичок попадая в полк впитывает его устои у старожилов. А если старожилов всех повыбило, во что превратят полк новички? Одно название… Наше армия превращается в милитационное сборище. И если отдавший всю жизнь армии кадровый фельдфебель, хоть и не понимая целей войны, ворча, и поминая начальство по матушке, все же был готов умереть из-за привычки к бою, дисциплины, чувства чести и гордости за свой родной полк… То эти, необученные, кого шлют на замену, в лучшем случае чувствуют себя скотом на забое. Эти новые призывники в первом же бою спекаются.