Своя радуга

Соколов Лев Александрович

– Да знаем-знаем, прервал его Андрей. – Я вот сейчас вообще себе комбинированное блюдо сработаю.

– Чудо-брикет, скатерть-самобранка. – любовно пробормотал Межислав, аккуратно нажимая на кнопки рациона.

Мужики, – вы погодите только сразу это в рот пихать, – скучным голосом произнес Стас.

– А чего, – обернулся к нему Петр.

– У любого продукта срок годности есть. Даже консервы, если перележат свой срок на годик-другой – травануться можно. А эти рационы почти под открытым небом Бог знает сколько времени лежали. Травануться можно.

– Да ладно, пугать-то… – Неуверенно сказал Андрей.

– Хм… – Петр повертел в руках манящий брикет. – Вообще-то конечно… Читал я об одной британской полярной экспедиции девятнадцатого, вроде, века, у которой от несвежих консервов ум за ум

зашел. Они так траванулись свинцом, что когда оставили корабль тащили с собой по льдам дикое количество совершено не нужных вещей, вроде письменного стола с принадлежностями… Так вместе со столом и замерзли. Там дело в свинце было, – им запаивали банки, а он проник внутрь консервированной еды.

– Ну здесь-то не девятнадцатый век, – разочарованно сказал Андрей.

– Да, но срок годности. Что-то он здесь нигде не написан. – Предупредил Стас.

– Так может, и нет его, срока-то. – Сглотнул слюну Андрей.

– Тем более. Такой продукт я бы точно поостерегся есть. – Зловеще сказал Стас.

– Адски урчит в животе, братцы. – Пожаловался Петр.

– Ну так?.. – Оглядел соседей Межислав?

– Да что мы мнемся как барышни. – Рассердился Андрей. – Давайте откроем и понюхаем. Доверимся, так сказать, органам чувств.

– Не всегда испорченный продукт пахнет. – Предупредил Стас.

– Ладно, откроем, и посмотрим, – Петр решительно взял упаковку. – Вот я ставлю отметку "на мясо"… – Комментировал он, – нажимаю, и…

…На грудь Петру из брикета с могучим напором хлестанула тугая зеленая струя, мгновенно распространив в воздухе невыносимое тухлое зловоние.

– Выброси! – Завопил стоящий за Петром Андрей, безуспешно пытаясь увернуться от брызг хлещущей дряни.

– За борт его! – успел уточнить ценный совет Стас, прежде чем оторопевший Петр машинально не отвернул от себя фонтанирующий брикет. Струя пролетев над головой ловко пригнувшегося Межислава хлестанула Стасу в рубашку. – Твою-ж в качель!…

Только тут Петр отправил зловещий брикет за борт.

Над кабиной повисла несусветная вонь.

– Дрянь какая… Пробормотал Петр, и наполовину высунувшись из низкой кабины полез к воде. – Только бы в глаза не попало. Иначе точно можно отпевать…

– Там, это… – Напомнил Межислав. – Пираньи.

– Да иди ты знаешь куда… – буркнул Петр. – Пусть хоть всю рожу мне отхряпают, она хоть так вонять не будет….

– Если там и были какие-нибудь пираньи, мы их всех только что отравили. – Андрей осторожно двумя пальцами взял свой нераскрытый брикет, и – никто точно не хочет? Нет? – после уточнения выбросил за борт. Стас, – попросил он соседа, стягивая рубаху – ты меня за ремень подержи, я прополаскаюсь…

Стас ухватил Андрея за пояс штанов и тот начал перегибаться через борт.

– А пираний ты не опасайся, Андрюха, – вдруг странным голосом сказал Стас. Их тут точно нет. Ну разве только что-то еще хуже.

– Что? Почему? – Андрей разогнулся, и обернулся к Стасу.

Вместо ответа тот вытянул руку куда-то к берегу. Все трое проследили за его жестом. Пока они совещались и воевали с брикетом, скалы окончательно опустились, перейдя в отлогие, поросшие деревьями берега. И там, справа по ходу лодки, над деревьями, проплывал большой серп дневной луны. И левее еще один, поменьше.

Некаторе время все пялились на два серпа.

– Значит все-таки, другая планета, сказал Петр.

– Значит все-таки… "из пушки на луну". – Согласился Андрей.

– А и все равно. – Через минуту сказал Петр. – Хорошо что я открыл этот брикет. – Так окатило, что хоть другая планета, хоть вселенная. – только бы отмыться. Никаких других мыслей, так этим запашиной с души воротит.

И решительно плюнув в сторону, он снова окунул голову за борт.

***

В черном небе усеянном непривычными чужими звездами сияли серпами спутники. Теперь ночью, число серпов увеличилось до трех…. Их импровизированный корабль стоял недалеко, выставив нос на песчаную береговую отмель, куда его прибило течением

ближе к вечеру. А четверка расположилась на поляне на ночевку ночевку. Еще днем, пристав к берегу долго рядили что делать с пропитанием. В воде частила крупная непуганая рыба, но никто не знал таких пород, и потому сомневались – безопасно ли их есть. Межислава обогатили знаниями о ядовитых тропических страшилищах. Стас выступал за то, чтобы пока обождать с едой, напирая на то, что без еды можно оставаться живым практически месяц, а от яда опухнуть за минуту… В конце концов методом голосования победили Межислав, Петр и Андрей, которые ратовали за кулинарный эксперимент. Посредством чудо-кольца заострили и обуглили концы двух стволиков молодых прибрежных деревцев, превратив их в остроги. Межислав и – к удивлению Андрея и Петра – Стас, явили сноровку, подбив ими в реке несколько крупных, непуганых рыб. Отбросив по настоянию Стаса рыбин с ярким оперением, вспороли тушки обугленными остриями, кое-как вычистили, и насадили над костром на пруты. Костер разожгли все тем же кольцом, и Стас не удержавшись припомнил товарищам давишние обвинения в мародерстве… Когда рыба сготовилась, кинули жребий на четырех палочках, кто испытает пищу на себе. Выпало Петру. Тот философски вздохнул, размашисто перекрестился, кое как содрал чешую и оторвав множество плавников, и вонзился в бок упитанной рыбины. Ждали, урча животами, поглядывая на доольноо Петра… Наконец, решили, что сроки для самых злых ядов вышли, и воспоследовали. Подугленная, без соли, рыба пошла на отлично, так как имела самую лучшую приправу – голод. Правда когда голод отступил, вернулись покаянные мыслишки о медленных ядах. Но вроде, ничего, обошлось… К темноте костер загасили, не оставив ни уголька. Это тоже обсуждали, костер – штука такая. Четвероногих зверей отпугивает, а двуногих влечет… Против четвероногих у товарищей были найденные в пещере излучатели. А двуногих местных пока видели только в виде трупов, и потому… Загасили костер, и завели негромкий разговор.

Собственно, у кострища их скучоквалось трое. Межислав лежал чуть поодаль, закинув руки за голову, устремив взгляд в звездное небо. Недавно он узнал, что согласно историческим записям бег Бату взял Рязань на штурм и спалил город до тла, перебив почти всех жителей. И хотя трое потомков постарались утешить его как могли. Мол, и кое-кто все-таки уцелел, и Рязань потом отстроилась, и сама Русь поднялась, почитая себя аж третьим Римом… Все это его мало утешило. Он все выслушал, все разузнал, и потом молча откинулся на спину, будто вынырнув из общего разговора. Так и лежал он на спине, то глядя в звездное небо, то прикрывая глаза, вспоминая тех кого он знал, помнил и любил. И было это буквально вчера. Только вчера. Всего один проход солнца. Но человеку даже не миг не дано вернуться назад. И все что было, больше уже никогда не будет. Свидетельства истории еще могут остаться в памятных книгах. Там же сохранятся и имена князей, нарочитых людей… А кто вспомнит о жене Межислава, Велене. О их сыне? Только у него в памяти они остались. Только память теперь у него и есть. А что с Веленой стало? Погибла ли она вместе с городом? Татарская сабля и пущенный по городу огонь? Или уцелела, – но для чего? Не для мугольского ли полона? И какой-то степняк брал её, силой разводя скрещенные для защиты руки, ноги… Или не попала в полон, и уцелела, и… честная вдова погибшего мужа, снова вышла замуж? И уже не его – Межислава жарко шепча называла Велена темными ночами любым, своей семеюшкой? А его сын, – кого звал тятей? Раз не приспело Межиславу, то кто посадил сына по обычаю в три года на коня, для овладения верховой наукой? Да и посадил ли?! Стал ли сын воином? Или пришлось ему как приживальщику отрабатывать свой хлеб пахотой в чужой семье!?

Закрыл руками лицо Межислав, провел по нему руками. Говорит себе – это давно было. Судя по новым знакомцам, больше восьмиста лет назад. И кости истлели, и могилы забылись, чего ж вспоминать? Нет! Сердцу и памяти – все было вчера! И мысли об этом, будто руку суешь в костер. И Велена, – мертва, иль чужому жена? И Сын. Погиб, иль другому стал сын? Как ни тронь, – все боль. И все же… Если уж о Велене, так пусть лучше с другим в семье снова счастье нашла. А сын, пусть другой его растил – только чтоб стал честным и добрый воином. Пусть так, боги предков моих, и крестов бог – молю вас, пусть так!..