Священник, врач, пациент

Бейлинов Сергий

Проблема вторая: изъятие донорского органа для пересадки. Оптимальным условием, конечно, явилось бы изъятие органа у пострадавшего с установленной смертью мозга до остановки сердца. В этом случае степень повреждения органа была бы минимальной. Однако такое действие было бы равнозначно насильственному пресечению жизни донора, т. е. по сути убийству, тем более, что, как мы уже говорили, в определении смерти мозга теоретически всегда остается место сомнению. Поэтому на деле взятие органа происходит после констатации неэффективности реанимационных мероприятий и наступления биологической смерти.

Проблема третья: согласие донора на изъятие у него органа. Разумеется, до момента травмы будущий донор такое согласие вряд ли давал, а после травмы

был не в состоянии это сделать. Закона, который твердо регламентировал бы права пострадавшего, у нас нет. В настоящее время действует принцип «пассивного согласия»: если человек не высказывал своего негативного отношения к возможности в будущем стать донором органов, то считается, что он «согласен». К сожалению, родственники пострадавшего не всегда (точнее, почти никогда) не информируются о такого рода действиях врачей. Реципиенту также, во избежание «моральной травмы» (какой?) ничего не сообщается о доноре.

Каково отношение Православной Церкви к данной теме? По словам иеромонаха Анатолия (Берестова), Церковь еще не определила свою позицию (цитируется по книге И.В. Силуянова. «Современная медицина и Православие»). Некоторые публикации в православной прессе («Православная Москва», «Православная Тверь») говорят об абсолютном отрицании трансплантологии вообще. Думается все же, что трансплантология имеет право на существование, ибо ее побуждения благородны и гуманны. Для того, чтобы она соответствовала собственным идеалам, ей необходимо блюсти ряд принципов:

1. Полноценное информирование родственников пострадавшего и их согласие на изъятие донорского органа. Здесь возможно только «дарение», исключающее все виды материальной «компенсации».

2. Взятие органов – только после наступления биологической смерти.

Смерть есть первый шаг в Вечность и вместе с тем, по выражению митрополита Антония (Блюма), последний акт жизни. Основа мироздания – Любовь, от Бога нисходящая к человеку и от человека восходящая к Богу (вертикаль), и распространяющаяся от человека к человеку (горизонталь). Если дарение другому человеку жизни, пусть даже пассивное, ненасильственно и бескорыстно (что очень важно!), то оно, несомненно, принадлежит плоскости «горизонтали» любви. Именно таково, по характеру своему, безвоздмездное донорство крови, которое, кстати, можно считать пересадкой ткани донора в организм реципиента.

Конечно, тело человека, по словам одной публикации, является пространством его личности. Но представляются весьма наивными рассуждения некоторых противников трансплантологии о принадлежности пересаженного органа тому или иному лицу во всеобщем воскресении мертвых; оно сродни вопрошению Христа саддукеями: Итак, в воскресении, которого из них она будет женою, ибо семеро имели ее женою? (Лк. 20, 27–40). Столь же странным выглядит возражение против пересадки сердца, объявляющее сей мышечный насос вместилищем человеческих чувствований. Здесь происходит смешение понятий предметно-реальных и духовных. «Сердце» духовное понимается святоотеческой традицией не как анатомическое образование, а как духовно-эмоциональный центр личности. Поэтому подобная аргументация просто несерьезна.

Всякое пожертвование, находящееся в «горизонтали» любви, поставляет душу в ее вертикаль, т. е. становится нитью, соединяющей человека с источником жизни – Богом. Может статься, что дарение своего органа станет для усопшего той самой луковицей Достоевского (помните историю о злой бабе, швырнувшей луковицей в нищенку? Потом ангел протягивал ей именно эту луковку, как спасение из пламени геенны). С духовной точки зрения очень важно было бы сообщить реципиенту имя того, чей орган пересажен в его тело – для поминовения и молитвенного благодарения, что также есть дело любви.

Наука, не окормленная нравственностью, всегда ведет в пагубу: так появились на свет бактериологическое и ядерное оружие, таковы истоки глобального экологического кризиса. Развитие медицины на исходе XX столетия заставляет пристальнее

всматриваться в облик тех, кому она вверена. Принципы, которыми руководствовалась отечественная медицина – гуманность, целостность подхода к человеку, лечение не болезни, но больного, прежде всего, сострадание, подверглись значительной деформации, «американизации» с ее упованием на возможности компьютерных и иных технологий. Подход к больному как к «неисправному механизму» превращает врача в «специалиста по устранению неполадок» и занижает значение личности того, кто занимается врачеванием, делает «малозначительным» его нравственно-этический облик. Падение моральных требований в медицине таит в себе опасность использования тех или иных методик ради достижения корыстных целей, не во благо, а во зло пациенту. Поэтому наиболее важной проблемой трансплантологии является чистота рук, осуществляющих дарение жизни.

Божия помощь

Медицина вообще удел не из легких, однако, анестезиология-реаниматология, наверное, самая трудная специальность. В любое время, ночью и днем, врач анестезиолог-реаниматолог должен быть готов оказать срочную помощь тяжелобольному. Методы диагностики и лечения здесь требуют очень быстрой реакции, а порой и виртуозности. Сложная аппаратура и лечебные технологии, работа, так сказать, в постоянной зоне стресса, требования, предъявляемые врачами смежных специальностей (хирургами и др.) и родственниками пациентов, которые с обыкновенной точки зрения кажутся непомерными, некоторая непризнанность обществом (в случае успешного лечения лавры обычно пожинает хирург, оперировавший больного, а именем анестезиолога никто даже не поинтересуется), – вот сумма факторов, сопутствующих этой профессии. При том анестезиология-реаниматология честная и очень открытая специальность: здесь почти невозможно сокрыть недомыслие, халатность, низкий уровень знаний врача.

Всякая специальность, и не только медицинская, накладывает отпечаток на личность человека. Психологи даже говорят о «профессиональной деформации» анестезиолога, описывая его типичный портрет так. Это молодой – 25–40 лет – человек, чаще мужчина, независимого характера, достаточно самоуверенный, либо, напротив, испытывающий внутреннюю неуверенность в себе и оттого стремящийся доказать окружающим, что он способен к решению сложнейших задач; с тем или иным багажом семейных проблем: один-два развода, неполная семья (то ли работа отнимает много времени, то ли после психологических «взлетов» и «падений» во время дежурств расходуется эмоциональность, и недостает теплоты чувств для семьи). Обычно анестезиологи полагают себя рационалистами и скептиками, к вере относятся иронично, но суеверны; ежедневно созерцаемая ими смерть делается, в какой-то степени, привычной и не ставится в ряд философских проблем.

«Деформации» эти несут в себе страдание, обусловленное во многом той огромной ответственностью, которая, сознательно или бессознательно, ложится тяжким грузом на душу врача.

Эта работа – настоящее подвижничество; по сути, она – жертвенное служение ближнему. Но подлинный смысл жертвы и подвига раскрываются, когда они совершаются Христа ради.

Врач, осознающий себя приставником к Божиему делу, орудием Промысла Творца мира, должен был бы свое нелегкое дело начинать и оканчивать молитвой. В начале предстоящего труда следовало бы просить себе разуменья и помощи свыше, а своему пациенту – покрова Божиего милосердия, обоим же – Господнего благословения, непременно добавляя: «Да будет воля Твоя». Жизнь и смерть, успех или неуспех лечения зависят не от человеческих усилий, но от воли Божией; однако и то, и другое приходит через людей, в данном случае, через врачей анестезиологов-реаниматологов. Врач обязан трудиться максимально добросовестно, ибо проклят всякий, творящий дело Господне с небрежением, говорит пророк Иеремия, но результаты своих трудов всегда относить к Богу. Это снимает с души ответственность за то, что не во власти человека.