Священник, врач, пациент

Бейлинов Сергий

Все тело мое деревенело, голова неподвижна, только глаза все видели и в мозгу дух все ощущал. С помощью какой-то сверхъестественной силы я немного подняла руку, до лба не донесла, но на воздухе я сделала знамение креста, тогда страшные корчились. Я усиливалась не устами и языком, которые не принадлежали мне, а духом представить имя Господа Иисуса Христа, тогда страшные прожигались, как раскаленным железом, и кричали на меня: “Не смей произносить этого имени, теперь поздно”. Мука неописанная!

Лишь бы на одну минуту перевесть дыхание! Но зрение, ум и дыхание выносили невыразимую муку от того, что эти ужасные страшилища лепились вокруг них и тащили в разные стороны, чтобы не дать мне возможности произнести имя Спасителя. О, что это за страдание! Опять голос Владыки

Игнатия: “Молитесь непрестанно, все истина, что написано в моих книгах. Бросьте земные попечения, только о душе, о душе заботьтесь”. И с этими словами он стал уходить от меня по воздуху как-то кругообразно, все выше и выше над землею. Вид его изменялся и переходил в свет. К нему присоединился целый сонм таких же светлых существ, и все как будто ступенями необъятной, невыразимой словом лестницы.

Как Владыка по мере восхождения становился неземным, так и все присоединившиеся к нему в разных видах принимали невыразимо прекрасный, солнцеобразный свет. Смотря на них и возносясь духом за этою бесконечною полосою света, я не обращала уже внимания на страшилища, которые в это время бесновались вокруг меня, чтоб привлечь мое внимание к ним новыми муками. Светлые сонмы тоже имели тела, похожие на дивные лучезарные лучи, пред которыми наше солнце – ничто.

Эти сонмы были различных видов и света, и чем выше ступени, тем светлее. Преосвященный Игнатий поднимался все выше и выше. Но вот окружает его сонм лучезарных святителей, он сам потерял свой земной вид и сделался таким же лучезарным. Выше этой ступени мое зрение не достигало. С этой высоты Владыка Игнатий еще бросил на меня взгляд, полный сострадания. Вдруг, не помня себя, я вырвалась из власти державших меня и закричала: “Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, Преосвященного Игнатия, и святыми его молитвами спаси и помилуй меня, грешную!” Мгновенно все ужасы исчезли, настала тишина и мир. Я проснулась в жестоком потрясении.

Никогда ничего я не боялась и охотно оставалась одна-одинехонька в доме, но после этого сна несколько дней я чувствовала такой ужас, что не в силах была оставаться одна. Много дней я ощущала необыкновенное чувство на середине лба: не боль, а какое-то особенное напряжение, как будто вся жизнь собралась в это место. Во время этого сна я узнала, что, когда мой ум сосредоточивается на мысли о Боге, на имени Господа нашего Иисуса Христа, ужасные существа мигом удаляются, но лишь только мысль развлекается, в тот же миг они окружали меня, чтобы мешать моей мысли обратиться к Богу и молитве Иисусовой».

Люди века сего, напротив, все, что связано со смертью, стараются удалить из своего сознания, избегая всякого напоминания о нечаянной кончине своей. Они, подобно пьяницам, упиваются жалкими и немногочисленными радостями мира несовершенного и скоропреходящего. Однако момент отрезвления неизбежен, и перед реальностью того, что каждому из нас откроется по ту сторону физической смерти, все земное покажется поистине сном, химерою. Да не будет же не услышан зов Матери-Церкви, взывающей к нам в эти покаянные постные дни: «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши? Конец приближается, и имаши смутитися; воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый, и вся исполняяй» (кондак 6-го гласа Великого покаянного канона святого Андрея Критского).

«Смерть дщерью тьмы не назову я…»

Жизнь человека всегда трагична. Предел земного бытия – смерть – обесценивает все виды житейских обладаний и душевных благ; мысль о смерти леденит души даже самых отчаянных жизнелюбов:

А что такое смерть?Такое ль это зло,Как всем нам кажется?Быть может, умирая,В последний, горький часДошедшему до краяКак в первый час пути,Совсем не тяжело?Но ты пойми: не быть!Утратить свет, тепло,Когда порвется

нить,И бледность гробоваяПо членам побежит,Все чувства обрывая,Когда желание уйдет,Как все ушло,Там не попросишь есть…Ну да, и что ж такого?Лишь тело просит есть,Еда его основа,Она ему нужнаДля поддержания сил,А дух не ест, не пьет…Но смех, любовь и ласки,Венеры сладкий зов!..Оставь слова и краски,Зачем любовь тому,Кто умер и остыл…(П. Ронсар)

В XIII–XIV веках по Европе прокатилось несколько страшных эпидемий чумы. Опустошения, вызванные ими, были столь катастрофичны, что это наложило неизгладимый отпечаток на все миросозерцание Средневековья. Восприятие смерти сделалось мрачно-фаталистическим; живописцы изображали смерть в виде скелета с косой, безразлично косящей старого и молодого, богатого и бедного. Среди горожан в то время были популярны картины, подобные «Пляске смерти» П. Брейгеля-млад-шего: ярко освещенный стол со множеством яств и питий, веселящиеся, хмельные, пляшущие и поющие люди – ив серой полутьме вокруг стола гробовые крышки, за которыми безликие и страшные черные фигуры. Вот одна из крышек отодвинута, и они хватают веселого гуляку. Чаша еще в его руке, судорожно пытается удержаться он за своих товарищей, но час его пробил. За столом же продолжают пировать…

Православное восприятие смерти всегда было иным. В ранне-средневековом апокрифе южно-славянского или греческого происхождения «Смерть Авраама» смерть, хоть и изображается в виде многоголового жуткого чудовища со множеством ножей и серпов, однако праведному Аврааму по повелению Божию является в пленительно-прекрасном облике. В описании мытарств блаженной Феодоры, помещенном в житии преподобного Василия Нового, о смерти повествуется следующим образом: «И вот пришла смерть, рыкая как лев; вид ее был очень страшен, она имела некоторое подобие человека, но тела совсем не имела и была составлена из одних только обнаженных костей человеческих. С собою она несла различные орудия мучений: мечи, стрелы, копья, косы, серпы, железные рога, пилы, секиры, тесла и иные орудия неизвестные. Увидев все это, смиренная душа моя затрепетала от страха; святые же ангелы сказали смерти:

– Что медлишь? Разреши душу сию от уз плотских, – скоро и тихо разреши, ибо она не имеет много греховных тяжестей.

Тотчас же смерть приступила ко мне, взяв секиру, отсекла сперва ноги мои, потом руки, затем при посредстве другого орудия все остальные части моего тела разрушила и члены от суставов отделила. И не имела я ни рук, ни ног, и все тело мое омертвело. Смерть же взяла и отсекла голову мою, – так что я не могла повернуть головою, и она была мне чужою. После всего смерть сделала раствор в чаше и, преподнеся его к моим устам, напоила меня. И столь горек был раствор тот, что душа моя, не имея сил терпеть горечи, содрогнулась и вышла из тела, как бы насильно оторванная от него. Святые ангелы тотчас же приняли ее на руки свои. Взглянув назад, я увидела тело мое, лежащее бездушным, бесчувственным и недвижимым. Совлекше его, как совлекают одежду, я смотрела на него с безмерным удивлением».

Это описание говорит образно о вещах таинственных и непостижимых, прилагая земные понятия к явлениям нематериального свойства. Заметим, что смерть является словно бы орудием и лишена самодовлеющей грозной силы.

Православное восприятие смерти чуждо отчаянности неверия и драматичной беспросветности; смерть мыслится как момент перехода в иные порядки бытия, несомненно лучшие.

Смерть дщерью тьмы не назову я,

Конец ознакомительного фрагмента.