Святая Русь - Сын Александра Невского
Шрифт:
– И тебе не удалось влить в чарку князя яд?
– Ты прав, Вернер, и теперь я вынужден обратиться за твоей помощью.
Валенрод ответил без раздумий, ответил резко:
– Я никогда не помогал, и не буду помогать братству «Карающего меча» и инквизиторам. Я не убийца, а рыцарь, который уничтожает своих врагов лишь в битвах, либо в честных рыцарских поединках.
Лицо Конрада и вовсе исказилось злой гримасой.
– Не забывай, Вернер, что я выполняю приказ самого великого магистра, и каждый рыцарь мне должен оказывать всяческую поддержку.
Но слова инквизитора ничуть не убедили Валенрода.
–
– В уставе всего не напишешь, Вернер, тем более о самом сокровенном, что не обязательно знать всему Ордену. Мы, Вернер, предназначены для особой миссии, которая не признает слова «не буду». Либо ты беспрекословно выполняешь все негласные указания великого магистра, либо Орден уничтожит тебя, как смердящего пса.
Вернер вспылил: никогда в жизни никто не посмел его оскорбить - самого именитого рыцаря Ливонии, давно претендовавшего на титул великого магистра. Он, обычно уравновешенный, порывисто поднялся из кресла и, покрываясь красными пятнами, ступил к Конраду.
– Послушай ты, червь могильный. Не зарывайся! Тебе ли, человечишку подлого рода, угрожать знатному командору95 и первому мечу Ордена?!
Конрад стиснул ладонями подлокотники кресла, лицо его ожесточилось. Вернер дерзко унизил его подлым званием (а он и в самом деле происходил из черни). Но этот надменный рыцарь, очевидно, не знает, что инквизиторы и члены «Карающего меча» никогда не прощают даже самым могущественным людям Ливонского Ордена, если те отказываются помочь тайному братству.
Конрад, конечно же, немало был наслышан о Вернере, но не думал, что тот настолько заносчив. И всё же Бруно, прошедший многолетнюю школу сурового и скрытого братства и не думал отступать от своего плана. Задавив в себе обиду и сотворив миролюбивое выражение лица, он спокойным голосом произнес:
– Мы оба погорячились, Вернер, но нельзя забывать, что мы представители одного Ордена, и это ко многому обязывает. Ты приехал сюда под видом богатого купца, и великий магистр никогда не забудет, если ты, будучи приглашенным к Дмитрию, сумеешь опустить в его чарку вот эту красную горошину, которая тотчас растворяется, и не только не имеет никакого вкуса, но и действует исподволь, в течение двух недель. Так что никто ничего не заподозрит. А через несколько дней ты уже будешь далеко от Переяславского княжества.
– Я знаю, что князь Дмитрий нередко встречается с иноземными купцами, чтобы расширить торговые связи. Возможно, и мне удастся побывать у него в гостях. Но ты напрасно стараешься, монах. Я не стану подручным в твоих гнусных делах. И на этом закончим беседу.
– Это твои последние слова, Вернер?
– Да!
– Ты делаешь непростительную ошибку, и будешь отвечать перед самим Отто Руденштейном.
– Я найду, что сказать великому магистру.
– В тебе говорит гордыня, Вернер. И всё же запомни мои слова, если захочешь продлить свою жизнь, - жестко произнес на прощание инквизитор и, шелестя черной шелковой рясой, вышел из комнаты.
Шагая по утоптанной тропинке Иноземного двора, Конрад зловеще думал:
«Ты Вернер - безмозглый человек, хоть и считаешь себя мудрецом. Неужели ты не догадался, зачем тебя послал в далекий Переяславль великий магистр. Крепость изведать? Чушь! Крестоносцы никогда
Г л а в а 9
ЛЮБОВЬ
Васютка Скитник другую неделю живет в Переяславле, но торговля и на ум не идет.
Силантий Матвеич, недоуменно поглядывая на молодого купца, вопрошал:
– Ты какой-то чумной, Васюта Лазутыч. Торговлю, как я погляжу, вовсе забросил. Целыми днями где-то пропадаешь. Чего случилось-то?
– Да ничего не случилось. Хожу на торг, к товарам прицениваюсь.
– Ой, лукавишь, Васюта Лазутыч. На Торговой площади я почти ежедень бываю, но тебя что-то не примечал. Чего покраснел, как красна - девица?
Васютка, как уже говорилось, не умел лгать, и ему, со смущенным лицом, пришлось сказать правду:
– Повстречал я, Силантий Матвеич, одну девушку… И ныне сам не свой. Тянет к ней, как буйным ветром.
– Ишь ты, - заулыбался Ширка.
– Дело житейское. Давно пора тебя оженить. Сразу бы и сказал, нечего стесняться. И хороша ли девка?
– Лучше не сыскать. Ласковая, и красотой Бог не обидел.
– Вот и ладно. Рад за тебя, Васюта Лазутыч… Токмо хочу изречь тебе, что не в красоте дело. Жену выбирай не глазами, а ушами, по доброй славе… Да, а как же тебе удалось с девкой встретиться? То дело непростое.
– Да уж удалось. То долго рассказывать. Теперь каждый день встречаемся. По городу ходим, и наговориться не можем.
– Каждый день? По городу ходите?
– изумился Силантий Матвеич.
– Да как же такой срам родители допускают? Аль не по старым обычаям живут? Чудно, парень.
Ширка аж головой закрутил. Было, ему, отчего изумиться.
Жених и невеста обыкновенно до свадьбы не знали друг друга и вступали в брак только по желанию родителей. Невесту никогда не показывали жениху: её покрывали и водили под руки. Многие пользовались этим и часто при выдаче замуж своих дочерей или родственниц совершали возмутительные подлоги.
«Во всем свете нигде такого на девки обманства нет, яко в Московском государстве», - напишет позднее подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин.
Перед свадьбой обычно назначались смотрины, состоявшие в том, что родственница жениха приходила в дом, где жила невеста, рассматривала и испытывала её «изведаючи разум и речи». На этих смотринах родители часто подставляли, вместо некрасивой и уродливой дочери, чужую пригожую девушку, а в церковных записях ставили имя своей дочери, и потом уже ничего нельзя было поделать.