Святители и власти
Шрифт:
КАТОЛИК НА ТРОНЕ
Первый самозванец объявился в Литве в 1603 году. Власти в Москве тотчас начали следствие и вскоре установили, что под именем царевича скрывается беглый монах Чудова монастыря Гришка Отрепьев. В Москве находились мать чернеца, его дед и родной дядя. Ничто не мешало следователям установить историю жизни молодого монаха. Гришка, в миру Юрий, родился около 1582 года в семье стрелецкого сотника. Он рано остался сиротой — в пьяной драке его отца зарезали в немецкой слободе. Юрий — Юшка — был человеком редких способностей. То, на что другие тратили полжизни, он усваивал шутя. У сироты не было шансов преуспеть на государственной службе, и он поступил слугою на двор сначала к Федору Никитичу Романову, а затем к князю Черкасскому.
В 1600 году Романовы составили заговор против Годунова.
Отрепьеву, как участнику заговора Романовых, грозили пытка и виселица. Спасаясь, он бежал из столицы и постригся в монахи. Но жизнь в глуши пришлась ему не по вкусу, вскоре Гришка вернулся в Москву и стал монахом кремлевского Чудова монастыря. Ему понадобился всего год, чтобы сделать карьеру на духовном поприще. Его заметил и взял к себе в келью архимандрит. А затем смиренный чернец Григорий оказался у патриарха Иова. Но духовная карьера не удовлетворяла юного честолюбца, и в начале 1602 года он вместе с двумя другими монахами — Варлаамом и Мисаилом — бежал за рубеж. После гибели самозванца Варлаам подробно описал его «исход» в Литву. «Извет» Варлаама интересно сравнить с рассказом самозванца, записанным в 1602 году польским магнатом Адамом Вишневецким. Неведомый самозванец поведал своему покровителю наивную сказку о том, как его подменили в постельке в спальне Угличского дворца и даже мать не заметила того, что зарезан «подменный младенец». В остальном самозванец рассказал историю, как две капли воды напоминавшую историю Отрепьева. Воспитывался он в дворянской семье, потом надел монашеский куколь.
Варлаам весьма точно описал путь, проделанный им с Отрепьевым. Маршрут напоминает изломанную линию: Киево-Печерский монастырь, Острог, Гоща, Брачин. В беседе с Вишневецким самозванец назвал те же самые пункты. Так он невольно выдал себя. Вишневецкий ничего не знал об «извете» Варлаама, а Варлаам не догадывался о записях Вишневецкого. Сопоставление двух самостоятельных источников полностью обличает самозванство Отрепьева. На строго очерченном отрезке пути от Киева до Брачина произошла метаморфоза — превращение бродячего монаха Григория в царевича Дмитрия. Множество точно установленных фактов подтверждают вывод о пребывании Григория-Дмитрия во всех указанных пунктах. К примеру, в Остроге владелец замка подарил бродячим монахам богослужебную книгу, напечатанную в его собственной типографии. Надпись на книге гласила, что 14 августа 1602 года «эту книгу дал нам, Григорию с братьею с Варлаамом и Мисаилом… пресветлый князь Острожский». Неизвестная рука приписала под словом «Григорию» пояснение: «Царевичу Московскому».
Вопреки традиционным представлениям, самозванческая интрига родилась не в боярской, а в церковной среде. Отрепьев явился в Литву без обдуманной и правдоподобной легенды, а это значит, что бояре Романовы не участвовали «в подготовке царевича». Местом рождения интриги был кремлевский Чудов монастырь. Авторы сказаний и повестей о Смутном времени прямо указывали на то, что уже в Чудове чернец Григорий «нача в сердце своем помышляти, како бы ему достигнута царскова престола», и сам сатана «обеща ему царствующий град поручити». Автор «Нового летописца» имел возможность беседовать с монахами Чудова монастыря, хорошо знавшими черного дьякона Отрепьева. С их слов летописец записал следующее: «Ото многих же чюдовских старцев слышав, яко (чернец Григорий. — Р.С.) в смехотворие глаголаше старцем, яко царь буду на Москве».
Кремлевский Чудов монастырь оказался подходящим местом для всевозможных интриг. Расположенный под окнами царских теремов и правительственных учреждений, он давно попал в водоворот политических страстей. Благочестивый царь Иван IV желчно бранил чудовских старцев за то, что они только по одежде иноки, а творят все, как миряне. Близость к высшим властям наложила особый отпечаток на жизнь чудовской братии. Как и в верхах, здесь царил раскол и было много противников новой династии, положение которой оставалось весьма шатким. Зная традиционную систему мышления в средние века, трудно представить, чтобы чернец, принятый в столичный монастырь «ради бедности и сиротства», дерзнул сам по себе выступить с претензией на
В Польше Отрепьев наивно рассказал, как некий брат из монашеского сословия узнал в нем царского сына по осанке и «героическому нраву». Безыскусность рассказа служит известной порукой его достоверности. Современники записали слухи о том, что монах, подучивший Отрепьева, бежал с ним в Литву и оставался при нем. Московские власти уже при Борисе объявили, что у вора Гришки Отрепьева «в совете» с самого начала имелось двое сообщников — Варлаам и Мисаил Повадьин. Мисаил был «прост в разуме». Варлаам казался человеком совсем иного склада. Он обладал изощренным умом и к тому же был вхож во многие боярские дома Москвы. Он, по-видимому, и подсказал Отрепьеву его будущую роль.
Когда Отрепьев, находясь в Киеве, впервые попытался «открыть» печерским монахам свое царское имя, то потерпел такую же неудачу, как и в кремлевском Чудовом монастыре. Чернец будто бы прикинулся больным (разболелся «до умертвия») и на духу признался игумену Печерского монастыря, что он царский сын, «а ходит бутто в ыскусе, не пострижен, избегаючи, укрываяся от царя Бориса». Печерский игумен указал Отрепьеву и его спутникам на дверь.
В Киеве Отрепьев провел три недели в начале 1602 года. После изгнания из Печерского монастыря бродячие монахи весной отправились в Острог «до князя Василия Острожского». Подобно властям православного Печерского монастыря, князь Острожский не преследовал самозванца, но велел прогнать его.
Отрепьеву надо было порвать нити с прошлым, и поэтому он решил расстаться с двумя своими сообщниками и сбросить монашеское платье. Порвав с духовным сословием, он лишился куска хлеба. Иезуиты, интересовавшиеся первыми шагами самозванца в Литве, утверждали, что расстриженный дьякон, оказавшись в Гоще, вынужден был на первых порах прислуживать на кухне у пана Гаврилы Хойского.
Гоща была тогда центром арианской ереси. Последователи Фауста Социна, гощинские ариане принадлежали к числу радикальных догматиков-антитринитариев, рассматривавших Иисуса Христа как существо не вечное, низшее в сравнении с богом-отцом. Местный магнат пан Хойский был новообращенным арианином. До 1600 года он исповедовал православную веру. Отрепьев недолго пробыл на панской кухне: Хойский обратил внимание на московского беглеца. Из своих скитаний по монастырям Отрепьев вынес чувство раздражения и даже ненависти к православным ортодоксам — монахам. Проповеди антитринитариев произвели на него потрясающее впечатление. По слодам современников, расстриженный православный дьякон пристал к арианам и стал отправлять их обряды, чем сразу снискал их благосклонность.
В Гоще Отрепьев получил возможность брать уроки в арианской школе. По словам Варлаама, расстриженного дьякона учили «по-латыни и по-польски». Одним из учителей Отрепьева был русский монах Матвей Твердохлеб — известный проповедник арианства. Происки ариан вызвали гнев у католиков. Иезуиты с негодованием писали, что ариане старались снискать расположение «царевича» и даже «хотели совершенно обратить его в свою ересь, а потом, смотря по успеху, распространить ее и во всем Московском государстве». Те же иезуиты, не раз беседовавшие с Отрепьевым на богословские темы, признали, что арианам удалось отчасти заразить его ядом неверия, особенно в вопросах о происхождении святого духа и обряде причащения, в которых взгляды ариан значительно ближе к православию, чем к католичеству.
Ариане первыми признали домогательства самозванца. Но их благословение не принесло выгоды Отрепьеву, а, напротив, поставило его в затруднительное положение. В имении Адама Вишневецкого Отрепьев добился более прочного успеха. Магнат велел прислуге оказывать московскому «царевичу» полагавшиеся ему по чину почести. По свидетельству Варлаама, он «учинил его (Гришку. — Р.С.) на колестницах и на конех и людно». Князь Адам имел репутацию авантюриста, бражника и безумца, но был известен также и как рьяный поборник православия. Семья Вишневецких состояла в дальнем родстве с Иваном Грозным. Родня князя Адама — Дмитрий Вишневецкий — был троюродным братом московского царя. Признание Адамом Вишневецким имело для Отрепьева неоценимое значение. Оно устраняло сомнения в приверженности «царевича» православию и доставляло ему очередную политическую выгоду: Вишневецкий признал безродного проходимца «своим» по родству с угасшей царской династией.