Святослав. Великий князь киевский
Шрифт:
Ягуба только хмыкнул.
Действительно, мать не знала, да и не могла знать, что отец подарил свою бывшую наложницу сыну.
— Но я порвал кабальную запись!
— А великой княгине ты о том сказал?
— Нет...
— Чего же ты хочешь?
Святослав постепенно приходил в себя.
— Куда её увезли?
— Не знаю.
— Кто купил?
— Не знаю. Как свели со двора, так никто её больше и не видел.
— Когда?
— Позавчера. Я тебя два дня выглядываю. Пошёл к воеводе отпрашиваться в Киев, так он не отпустил...
Ягуба ещё что-то говорил,
Чем больше он думал, тем сильнее нарастал в нём гнев. Все эти дни он ощущал себя взрослым: поступал, как взрослый, думал о себе, как о взрослом. И вдруг — снова оказался маленьким мальчиком во власти матери... Нет, он должен сейчас же, немедленно показать ей, что так с ним больше обращаться он не позволит. И она должна сказать ему, где Неждана!
Он ворвался в светлицу великой княгини. Мать сидела на высоком резном стольце, окружённая челядью, и отдавала распоряжения дворскому, который стоял, вытянувшись, перед ней. Святослав на мгновение отвлёкся от собственных мыслей и отметил, что в прежние времена мать обычно усаживала дворского. Однако чувства переполняли его, и останавливаться на этом наблюдении было недосуг. А жаль. Если бы он хоть немножко поразмыслил над этим, он бы понял, что со дня восхождения отца на великий стол мать — теперь великая княгиня Киевская, первая женщина на Руси — разительно изменилась. И наверное, пойми он это, всё произошло бы по-другому. Но он сделал то, что сделал: прямо от двери крикнул:
— Мама, пусть все уйдут! Мне надо поговорить с тобой.
— Сядь, подожди, я скоро закончу, — ровным голосом ответила мать.
И опять Святослав не заметил перемен в её речи. А она излучала спокойную уверенность, идущую от обретения власти.
— Если ты не отпустишь людей, я буду говорить при них! — крикнул княжич, чувствуя, как ярость туманит ему голову и нарастает возмущение от того, что его по-прежнему считают мальчишкой.
Кое-кто стал пятиться к двери, от греха подальше.
— Стойте! — приказала мать. — Я не разрешала уходить. А ты садись и жди.
Святослав решительно подошёл к стольцу, на котором восседала мать, мягко отодвинул в сторону дворского и, приблизясь к ней вплотную, спросил негромко:
– Как ты могла продать Неждану?
Княгиня вздрогнула, впилась потемневшими от гнева глазами в лицо сына, прочла в нём неукротимую решимость, прошептала:
— Ты всё же посмел... — И распорядилась: — Выйдите все!
Пока челядь, толпясь, выходила из комнаты, пока дворский, замыкая исход, прикрыл за собой дверь, мать и сын смотрели друг на друга — он яростно, она возмущённо. Но всё же эта короткая пауза немного охладила Святослава, и он продолжил уже спокойнее:
— Разве ты не знаешь, что отец подарил её мне?
Вот этого, наверное, не следовало говорить.
— Как ты посмел заговорить со мной об отце и об этой паскудной девке! — закричала мать.
— Я просто излагаю дело, как оно есть, — сказал княжич, делая над собой усилие, чтобы сдержаться.
— Ты посмел говорить
— Если уж слушаешь наушниц, то слушай до конца: не отцовская она, а моя полюбовница! — снова в ярости бросил Святослав.
— Это я знаю, — язвительно сказала мать. — Подобрал отбросы, не побрезговал, не постыдился!
— Не смей так говорить о ней!
— Не смей так разговаривать с матерью!
— Кому ты её продала?
Княгиня вскочила на ноги так резко и стремительно, что стольце откатилось к стенке, сделав шаг к сыну, ухватила в ярости его за ухо и, повернув к двери, крикнула:
— Убирайся!
Княжич вырвался и выскочил из комнаты.
Княгиня крикнула ему в след:
— Никогда не скажу! — Она как слепая стала нащупывать за спиной стольце. Нашла, рухнула в него и зарыдала.
«Никогда... ни за что... он мне боле не сын...» — шептала она, продолжая плакать.
Больше всего её оскорбило даже не то, что её самый любимый сын, её первенец позволил себе столь непочтительно разговаривать с матерью, а то, что какая-то девка для него, всегда такого нежного, заботливого, любящего, оказалась дороже матери. Только она немного отошла душой, успокоилась, почувствовала себя великой княгиней, хозяйкой... и вот... при людях, при всех... так оскорбить! И тут же — до чего противоречивы женские натуры! — подумала, что напрасно оттаскала его за ухо, словно несмышлёныша, тем более что никогда прежде она не делала этого... А он уже мужчина. Он, конечно, спал уже с этой потаскухой... И опять завертелись злые, неукротимые мысли о сыне и о муже, и всё лезла в голову нахальная эта девка, молодая, синеглазая, такая красивая даже в грубой одежде скотницы, даже после стольких дней страданий...
Святослав выбежал во двор. Ягуба ждал его. Некоторое время юноши стояли молча: один в раздумье, другой в ожидании решения.
Наконец Ягуба негромко произнёс слова, на долгие годы определившие его положение при Святославе:
— Собирать дружину, княжич?
— Собирай.
— Налегке?
— Да. Без меченош. За воротами. — С каждым словом голос княжича обретал уверенность и силу. — Там жди меня.
Глаза Ягубы радостно сверкнули: слово «жди», употреблённое княжичем вместо безликого «ждите», означало лишь одно — пока его нет, во главе дружины стоит Ягуба. Дружинник едва сдержался, чтобы не гикнуть как мальчишка, и умчался выполнять приказ. А Святослав вернулся в дворец, отыскал дворского, взял старика под руку и спросил:
— Кто купил Неждану?
Старый слуга горестно вздохнул. Он помнил, как появился на свет княжич, как были счастливы тогда княгиня и князь, как устроил Всеволод пир по случаю рождения первенца, приглашая к столу любого заезжего и проезжего... А теперь вот прорвалось всё, что годами копилось и не выплёскивалось благодаря мудрости княгини, согласившейся не замечать ничего, что порочило бы её мужа... Коснулось дело сына — и не выдержало сердце: ревность матери превзошла ревность женщины... Что же в таком случае делать ему, дворскому? Чью сторону принять? Тем более что он действительно не знает, откуда взялся проезжий торк...