Святослав. Великий князь киевский

Лиманов Юрий Леонидович

Потом вдруг принялась неистово скоблить и мыть полы. Её хватило ненадолго. Обессиленная, с мокрой тряпкой в руках, она села у окна.

Микита обещал вернуться через день. Но прошло уже две недели, а его не было. И ни слуху, ни весточки.

Он и раньше уходил, бывало, что и на месяц, и на два, но всегда возвращался точно к названному сроку, приносил с собой кучу новостей, дыхание большой жизни там, в городах, новые песни, подарки...

За окном быстро темнело. В сенях шумно дышала Стеша, скобля пол, несколько раз мяукнула кошка — ей не нравилось, что на полу остались лужи.

Неждана сидела, прильнув лбом к слюдяному оконцу,

словно пыталась рассмотреть, что происходит на дворе, хотя на самом деле глаза её были прикрыты...

Вдруг — или ей показалось? — стукнули ворота.

Она вскочила на ноги, схватила светильник, бросилась в сени, оттолкнула Стешу, скорчившуюся у порога, выскочила на крыльцо, крикнула:

— Кто там?

— Свои! — донёсся звонкий мальчишеский голос, и перед крыльцом в дрожащем свете крохотного огонька показался Митяй, мальчик-поводырь, с гудами в руках, а за ним и высокая, стройная фигура Микиты — лицо с пустыми глазницами привычно поднято к небу, рука на плече поводыря. При первых звуках её голоса Микита улыбнулся.

— Нежданушка! Встречаешь, голубушка?

— Господи Боже мой, Микита! — воскликнула женщина. — Где ты пропадал? Ночь на дворе, ни зги не видно... — Она осеклась: какая разница слепому певцу, что на дворе — ночь или день? Сбежала с крыльца, бросилась к Миките, обняла его и, целуя, прошептала: — Господи, как же я волновалась!

Переодевшись во всё чистое, румяный после бани, Микита сидел во главе стола. Светильники бросали на него скудный свет, и оттого затемнённые глазницы создавали впечатление, что смотрит он на стол, на яства, стоящие перед ним, и что в любой момент может поднять глаза и взглянуть на неё, Неждану, словно и не потерял он очи свои пять лет назад в то страшное утро после свадьбы Святослава.

Она сама не заметила, как за эти пять лет вошёл он в её жизнь. Первое время ею двигала жалость. Могла ли она бросить изувеченного Ягубой певца в тереме под Владимиром? Она взяла его с собой в Хорино, под Киев, наотрез отказалась от помощи Ягубы. Как только хватило сил выгнать тогда наглого княжеского милостника? Впрочем, порой она думала, что, если бы не Микита и его беда, не снесла бы она горя, наложила бы на себя руки...

Потом она нянчилась с ним в своей деревушке, учила есть, ходить, следить за собой. Уговаривала начать петь. Сотни слепцов поют на Руси, разве можно зарывать в землю данный Богом дивный дар, предназначенный людям? Нашла поводыря, один уже вырос, ушёл от Микиты, и теперь у него другой, смешной, рассеянный Митяй. Волновалась, когда впервые ушли они в город. Радовалась, когда Микита вернулся с полной торбой подарков, кун, ногат, даже гривны попадались — не скупились люди молодому пригожему слепцу...

С каждым днём всё дольше бродил по свету Микита, всё нетерпеливее ждала его Неждана...

И вот теперь впервые он не вернулся домой в назначенный срок.

— Ты прости меня, Нежданушка, что не давал знать о себе, припозднился. Две недели назад князь Юрий Долгорукий разбил под Переяславлем полки великого князя Изяслава и силой сел на Киевский стол. Было много пиров и веселия. Я на пирах тех вместе с другими пел... Прости.

Микита достал котомку, порылся в ней, извлёк тряпицу, развернул. В тусклом свете блеснул перстень с алмазом.

— Вот, тебе купил. Митяй сказал, что красив камень. — Он протянул перстень Неждане. Его тонкие, нервные пальцы слепца и гудошника прикоснулись к её

руке, мимолётной лаской пробежали по запястью. Неждана вздрогнула, прикосновение было приятно, волновало, хотелось, чтобы оно ещё и ещё повторилось...

Но Микита сложил перед собой руки.

— Что же ты не спрашиваешь, как там поживает Святослав? — спросил он ровным голосом.

Неждана передёрнула досадливо плечом. Впрочем, Микита не мог этого видеть.

— Микита, сколько можно об одном и том же говорить! Я не хочу о нём знать.

— Он ныне в милости.

— Перестань, Микита!

— Помнишь, как он к тебе разлетелся? Он тогда Изяславу крест целовал. С Изяславом против стрыя своего Святослава Олеговича пошёл на Карачев. А потом, когда обделил его Изяслав, тому же Святославу Олеговичу крест целовал и вместе с ним к Юрию Долгорукому переметнулся...

— Замолчи! Не нужен он мне! Не хочу слушать! — крикнула Неждана.

— Нет, ты выслушаешь, выслушаешь! — закричал в ответ Микита, вставая. — Где он был, когда Изяслав Игоря Олеговича казнил? Кому крест целовал в верности, кому сапоги лизал? Молчишь? Два года между двумя дядьями метался, два года и того, и другого обманывал. С половцами на Киев ходил, старые ольговичские связи со степняками вспомнил, привёл к Юрию половцев! На кого натравил? На Киев!

— Замолчи!

— Теперь он рядом с Юрием. А что получит? — продолжал кричать Микита. — Что получит за все свои предательства? Что выгадает? Как ты такого перевёртыша любить можешь?

— Да не люблю я его давно! Не люблю! Я тебя люблю! — вырвалось признание у Нежданы.

Микита враз умолк, осторожно, медленно ощупал пальцами стол перед собой, словно успокаивая незримо вздыбившуюся столешницу, сел.

— Что ты сказала? — тихим голосом спросил он Неждану.

— Да, да! Я тебя люблю, горе ты моё, тебя одного люблю уже сколько лет и всё жду, что сам поймёшь, почувствуешь, скажешь заветные слова, приголубишь... За те дни, что не было тебя, пропадал незнамо где, я так извелась, так измучилась... Не могу больше ждать твоего слова, молчать... Нет мне жизни без тебя, Микитушка... — Неждана заметила, как сцепились тонкие крепкие пальцы Микиты, как побелели от напряжения суставы, вскочила на ноги, бросилась к нему и принялась целовать в лоб, в пустые глазницы...

Она вела его в светёлку медленно, за руку, словно малое дитя. Он шёл послушно, молча. Лишь то, как крепко, до боли, ухватился он за неё, выдавало его волнение.

В светёлке она быстро сбросила с себя одежду и, поминутно касаясь обнажённой грудью Микиты, стала раздевать его. Тело его было молодо, мускулисто, упруго, словно и не прожил он пять лет в кромешной тьме...

А в получасе езды от Хорина, в загородном доме Ольговичей, вдовая великая княгиня Агафья принимала припахавшую наконец-то из Полоцка княгиню Марию со старшим сыном. Пятилетний Владимир наотрез отказывался уходить из-за стола, привередничал. Бабка потакала ему, счастливо улыбаясь каждому его слову. Святослав не замечал шалостей сына, потому что прямо напротив него сидела прекрасная, стройная, высокогрудая женщина с лебединой шеей, упругими щеками, на которых то и дело возникали ямочки, с полными, тонкоперстыми руками и такой ослепительной, нежной кожей, что хотелось пить её, как парное молоко, — сидела желанная, да нет, вожделенная женщина, его жена, которую он не видел несколько невыносимых месяцев и которую любил как никогда и никого на свете...