Святослав. Великий князь киевский
Шрифт:
— Скажи мне, Пётр, а есть ли какие-либо надежды у Изяслава Давыдовича? — поинтересовалась Мария.
— Его надежды призрачные. Во всяком случае, в глазах киевских бояр он не обладает весом.
— Так, значит, всё-таки решают они! — торжествуя, заключил Ягуба.
Святослав никак не отреагировал на замечание Ягубы, а задумчиво произнёс:
— Опять двуумвират, опять соглашения, опять ряд [42] , торговля, крестное целование, подсчёт сил... Ну что ж, поглядим...
42
Ряд —
Пётр молча кивнул. Каждый понимал, что в обстановке всеобщего торга умелый политик может получить многое.
— Да, всё больше набирает силу киевская бояра, — Вздохнул Святослав после недолгого молчания.
— Когда Юрия с престола скинули, тогда они и почувствовали силу... — вставила княгиня.
— Нет, княгиня, всё началось, когда преставился великий князь Всеволод, твой свёкор. Он-то держал их в горсти — и хитростью, и силой, и подкупом. Потому и Мстиславичи им по сердцу, что нет в них мощи, чтобы задавить боярское самоуправство, — пояснил Пётр.
Щенок подобрался к ногам Святослава и попытался укусить его крохотными зубками. Святослав нагнулся, взял малыша за шиворот и отнёс обратно, к Ратаю.
— Что ты делаешь, ему же больно, он не котёнок! — воскликнула обеспокоенно Мария.
— Ничего... — Князь положил щенка рядом с волкодавом, и тот ласково лизнул его, разделяя, видимо, мнение хозяйки.
— Что же касается князя Вячеслава, — сказал Святослав, глядя на собак, — тут мне всё ясно. Его право, как старшего Мономаховича, бесспорно. И рядом с ним соправителем может стать любой. Тут бояре рассудили безошибочно...
— Ты подумал о себе? — спросила княгиня Мария.
— Машенька, ты же знаешь, я всегда думаю только о тебе! — Он поцеловал жену.
Пётр собрался уходить. Поднялся и Ягуба, взяв щенка на руки.
– Погодите, друга, — сказал князь, подошёл к полкам с книгами и стал перебирать старые фолианты, одетые в кожаные переплёты с золотыми и серебряными застёжками. Наконец он нашёл то, что искал. — Вот, поклонись князю Вячеславу от меня этой книгой. — Он протянул Петру фолиант, — Ей лет триста либо чуть поменьше. Писана на моравском языке, ещё когда Мефодий сидел на епископской кафедре в Моравии и вводил там славянскую письменность.
— Господи, да ей цены нет, княже! — У Петра разгорелись глаза, он взял книгу и перелистал несколько страниц, поглаживая их тонкими длинными пальцами, словно лаская. — Нет цены твоему подарку, — повторил он.
— Есть, — усмехнулся князь. — Эту книгу Мономах и мой дед Олег захватили во время совместного похода в Чехию, когда были молодыми и не стали ещё врагами. Думаю, князь Вячеслав поймёт намёк...
— Я постараюсь, чтобы он его понял, — улыбнулся Пётр.
Пётр ушёл, бережно прижимая к груди бесценную книгу.
Ушёл и Ягуба со щенком.
Маша подошла и прижалась к мужу.
— Жалко книгу-то? — спросила она с еле заметной доброй насмешкой.
— Ой как жалко... Только думаю, что глупому и алчному человеку надо дарить ларцы, насыпанные жуковиньем [43] , как делает это Яким, не мудрствуя лукаво, умному же нет
— Ты прав, такой подарок не только радует, но и льстит, потому что возвышает человека в собственных глазах.
43
Жуковинье — ювелирные изделия.
События развивались так, как и предсказывал Пётр. Киевские бояре без особого труда получили согласие старого Вячеслава на соправительство с Ростиславом. Но тот ещё ехал из Смоленска по зимним лесным дорогам. Нужно было обезопаситься от Изяслава Давыдовича.
Неожиданно Святослав получил от старого Вячеслава послание:
«Ты есть сын любимый Ростиславу, так же и мне. Приезжай ко мне, и мы будем вместе в Киеве до приезда Ростислава» Святослав сразу же понял всё, что крылось за краткими словами старого князя: «любимый сын» означало, что Вячеслав согласен признать его своим вассалом, а следовательно, выделит какое-нибудь княжество. Более того, обращается к нему не только от своего имени, но и от имени своего будущего соправителя. Вдвоём они смогут успешно противостоять притязаниям Изяслава Давыдовича.
Он немедля ответил согласием.
Когда в Киев приехал наконец Ростислав из своего Смоленска, всё было уже налажено: Изяслав отступился, и Смоленскому князю оставалось лишь сесть торжественно на великокняжеский стол.
Святослав получил в награду богатое и сильное Турово-Пинское княжество с епископской кафедрой и традиционными связями с Западом.
Но побывать в нём ему так и не пришлось. С севера к Киеву подошли полки главного претендента на великий стол Юрия Долгорукого. Они были подкреплены половецкими ордами, а возглавлял войско сын Юрия князь Глеб.
Ростислав спешно собрал полки подручных князей, куда вошли естественным образом и дружина и полк Святослава, и под Переяславлем нанёс Глебу поражение. Торопясь развить успех, он бросился и на Изяслава Давыдовича, надеясь разбить врагов поодиночке. Но в этот момент пришло скорбное известие: умер соправитель князь Вячеслав.
За те несколько дней, что ушли на похороны Вячеслава, Глеб и Изяслав сумели договориться и объединились. И теперь перед Ростиславом стояла грозная сила с многочисленной конницей половцев. Ростислав, испугавшись не только за великокняжеский престол, но и за свою жизнь, повёл себя не самым благородным образом: решил поторговаться, причём обещал расплатиться не своими владениями, а землями племянника, Мстислава Изяславича. Князь Мстислав смертельно обиделся, поднял свои полки и ушёл.
Святослав ненавидел сражения в зимнее время. Обычно он мёрз в доспехах, хотя и поддевал под кольчугу две шерстяные вязанки, а сверху всегда носил доху. Вот и сейчас он не торопился сбросить её...
Начало сражения обещало успех. Удалось потеснить полки Глеба. Изяслав бросил в бой засадный полк, а затем и конницу половцев.
«Пора», — решил Святослав, скинул доху и повёл свой полк в бой.
Началась та привычная, будничная работа, которой последние годы всё чаще приходилось ему заниматься, — рукопашный бой.