Святослав
Шрифт:
— Доброе дело делает князь, посылая сына в Новгород, — говорил один ремесленник, стоявший рядом с Малушей, — что Новгород, что Киев — одна земля.
— Отдаем доброе, а себе оставляем негожее, — возразил другой.
— Ты про Ярополка?
— Про Ярополка с боярами. Не сам князь вокняжается, бояре ему на голову шапку кладут. Худо нам будет с Ярополком.
Ремесленники, понизив голоса, заговорили между собой шепотам.
А тем временем послышалось:
— Идут! Идут! И все умолкли.
Малуша замерла, поднявшись
Стояло чудесное утро месяца зарева, когда над Днепром пахнет хлебами и медом, все'вокруг утопает в цветах, на землю капает сок из гроздей винограда.
По широкой извилистой дороге, которая вела с Горы к предградью и далее, к Подолу, медленно двинулось, поднимая пыль, большое шествие, над которым реяли знамена различных цветов — Киева, Новгорода, земель Руси.
Впереди всех шли княжьи музыканты — молодые, одетые в белые одежды юноши дули в волынки, гудели в рога, свистели в свирели, били в огромные накры.
За ними шагали со знаменами рынды. Первым несли знамя Святослава — два перекрещенных копья на сверкающем голубом бархате.
Сразу же за знаменами шел князь Святослав, по обе руки от него — Ярополк, который оставался в Киеве, и Владимир, уезжавший в это утро в далекий Новгород. Князя Олега с ними не было, он еще раньше выехал в Искоростень. За князем и сыновьями следовали воеводы, бояре, мужи нарочитые и лучшие, старшая дружина и вой князя Святослава. Шествие замыкали прочие мужи Горы вместе с женами и детьми.
Все они облеклись в лучшие одежды из греческого красного бархата, темных шелков — адамашки, цветных альтабасов, на шеи надели золотые и серебряные гривны и цепи.
Проще всех, пожалуй, был одет князь Святослав. Слегка склонив бритую голову, на которой с левой стороны темнел знак княжеского достоинства — прядь волос, — с длинными, свисающими на грудь усами, с серьгой в левом ухе, в белой одежде, в расстегнутой сорочке и широких шароварах, он медленно шел по дороге, погруженный в свои думы. И только на плечи его было накинуто алое корзно да еще у пояса в позолоченных ножнах висел тяжелый меч.
«До чего же изменился мой князь! — подумала Малуша, увидав Святослава, когда шествие стало сворачивать к Подолу. — Какой он стал… что с ним случилось?! О боги, боги!»
Она видела лицо князя Святослава, и сердце ее охватила невыразимая скорбь. Это был не тот княжич Святослав, которого она когда-то знала, ласкала, любила.
Суровое и задумчивое лицо, прищуренные глаза, на лбу и в уголках рта залегли глубокие морщины, — казалось, князь давно-давно уже думает какую-то тяжкую думу и никак не может ее разрешить.
Увидела Малуша и сына своего Владимира — в белом плат-не, с красным корзном на плечах, в отороченной собольим мехом темной шапке, в красных сапожках из сафьяна. Он шел статный, веселый, глядя на людей, стоявших вдоль дороги.
Малуша поймала
Но Владимир уже перевел взгляд на других людей, которые приветствовали князя Святослава, молодых княжичей, гостей из Новгорода.
Рядом с князем Владимиром шел Добрыня. Малуша увидела его и сначала не узнала. Неужели это ее брат Добрыня? Он был в богатом, темном, золотом шитом наряде, с двумя гривнами На шее, цепью на груди, подпоясанный широким кожаным поясом, на плечах колыхался опашень из зеленого бархата с черной оборкой, у пояса висел меч.
Малуша обрадовалась, что брат ее идет рядом с князем Владимиром. Только Добрыня был почему-то невеселый, задумчивый; он шагал насупившись, — видимо, о чем-то упорно размышлял.
«Это он, верно, о Владимире беспокоится, — подумала Малуша. — Идут рядом — значит, и поедут вместе».
Но смотрела она на Добрыню один миг — взгляд ее был прикован к Владимиру, к сыну.
И единственное, что осталось в душе Малуши, — это радостная улыбка Владимира, тепло его карих глаз. Если бы он знал, какой бесценный подарок сделал он в тот день, и не кому-нибудь — своей матери Малуше…
Когда шествие повернуло к Днепру, Малуша тоже двинулась за людьми. Теперь она шла уже без того волнения, с каким встречала князя Святослава и сына. Дивный покой воцарился в эти минуты в ее измученной душе.
Точно во сне, видела Малуша все, что произошло позже, на берегу Почайны. Вот шествие спустилось к Почайне и остановилось пред священным огнем, который развели на песке жрецы.
— Князь Святослав принес жертву — черного петуха, — услышала рядом с собой тихий голос Малуша.
Загудели рожки и свирели, ударили накры, — мужи новгородские с князем Владимиром сели в лодии, лодии отчалили от берега и Почайной вышли в Днепр. Там поставили паруса, и ветер с низовья погнал лодии вверх…
Малуша видела, как князь Святослав и его воеводы сели на поданных им коней, быстро поскакали на Гору. Они проехали так близко от Малуши! Следом за князем от Почайны пошел весь люд — кто на Подол, кто в предградье.
Но Малуша не покинула берега Почайны. Одна-одинешень-ка сидела она у высокой кручи и все смотрела, смотрела, как в голубой дали колышутся белые ветрила новгородских лодий. Ей хотелось, чтобы эти ветрила не исчезали долго-долго.
И в мыслях своих эти минуты женщина в темной одежде, сидевшая на круче над Почайной, желала сыну счастья, силы, здоровья.
Но вот ветрила стали таять в голубой дымке. Она видела их -и не видела. Вот ей показалось, что ветрила снова замаячили вдали, но, вглядевшись пристальнее, до боли в глазах, поняла, что это уже не ветрила, а крылья белых птиц, которые то застывают на месте, то падают вниз.