Святослав

Скляренко Семен Дмитриевич

— «Буду воедино с ними, аще же забудут покон — быть им в татя место», — повторил княжич Владимир.

— И еще одно. — Князь Святослав встал, подошел ближе к сыну, положил правую руку на его голову, немного отклонил ее назад и, заглянув прямо в глаза, сказал: — А если, сын, придет время, когда сгинет покон отцов наших и наступит новый покон, когда люди отрекутся от Перуна и захотят Христа, ты не перечь им… Только принимай христианство не так, как того хотят императоры ромеев, а как равный у равного… Сделаешь ли так?

— Сделаю,

отец! — поклонился княжич Владимир, хотя в то время он еще не мог понять всего того, что сказал ему отец. Вспомнить слова князя Святослава, осознать их и поступить так, как завещал отец, князь Владимир смог гораздо позже.

— Тогда ступай, сын, — закончил князь Святослав. — Ждет тебя далекий путь. Собирайся, Владимир. Погуляют мужи новгородские — и в дорогу!

— Добро, отец!

Князь Святослав наклонился к Владимиру, поцеловал его в голову, сын крепко прижался к отцовской руке.

— Иди!

И Владимир медленно направился из светлицы, но на пороге остановился, обернулся, и Святослав почувствовал, что сын хочет то ли спросить что-то, то ли сказать.

— Что ты? — обратился он к сыну.

Владимир нерешительно вернулся, но ответил не сразу.

— А ты не разгневаешься на меня, отец?

— Нет, — ласково ответил Святослав, — говори!

— Я давно хотел спросить тебя, отец, — начал Владимир, -но не смел, боялся тебя и бабки Ольги…

— Чего же ты боялся?

Что— то детское появилось в этот миг в глазах княжича Владимира, но были они и не по-детски печальны.

— Не знаю, добро ли я делаю или нет, спрашивая тебя об этом, — искренне признался Владимир, — но когда я был маленьким, да и сейчас, мои братья насмехались надо мной, называли рабичичем. Почему это так, почему они княжичи, а я рабичич,отец?

Князь Святослав задумался, лицо его стало суровым. О горькой правде спросил у него сын. И мог ли не спросить об этом? Ведь правда эта жила с ним здесь, в Киеве, эта правда уедет с ним в далекий Новгород; и сейчас, и позднее, до конца дней своих, они, Ярополк и Олег, будут князьями, а он, Владимир, хоть и будет князем, но клеймо рабичича останется на нем до самой смерти. Да исчезнет ли оно и после смерти, забудут ли об этом люди?

— Ты хорошо поступил, что спросил меня об этом, — сказал он сыну. — И я скажу тебе правду, Владимир…

Святослав умолк — у него, сильного, смелого князя, в жизни не знавшего, что такое отчаяние, а тем более слезы, вдруг подступило что-то к горлу, сжало и не давало говорить.

— Погоди! — промолвил он только. — Погоди… Пойдем сюда и сядем, сынок.

Он направился к окну, где стояла скамья, опустился на нее, рядом с собой посадил Владимира и, глядя на Днепр, кативший к понизовью свои воды, на лодии с белыми ветрилами, что застыли на его голубом лоне, на облака, которые, точно розовые раковины, повисли над далеким небосводом, заговорил:

— Было у меня, Владимир, в жизни две жены. Одна

из них -княгиня, дочь угорского князя, от нее родились Ярополк и Олег. И я, сынок, могу теперь тебе сказать — ведь она давно умерла, а ты уже вырос, стал мужем: не любил я ее, но должен был жениться, — того требовала моя мать, твоя бабка Ольга.

— Значит, она недобрая, моя бабка Ольга, — вырвалось у Владимира.

— Нет, — твердо ответил князь Святослав, — да простится ей, княгиня Ольга не виновата, она поступила так, как требовали бояре, воеводы, вся Гора. И если бы я не выполнил их волю, то не был бы и князем, не совершил бы того, что успел и что еще должен совершить…

И снова князь Святослав помолчал, прикрыл глаза руками, словно его слепил блеск неба, облаков и воды.

— А любил я только одну женщину, — оторвав от лица руки, продолжал он, — и была она, правда, рабыней у княгини Ольги, ее ключницей…

— Как звали ее, отец?

— Малушей, — тихо произнес князь Святослав. — Малуша… Малка… Мала… — несколько раз повторил он. — И любил я ее так, как любят это небо, облака, Днепр, родную землю. Понимаешь, как я ее любил?

— Понимаю, отец!

— Вот от нее, — закончил князь Святослав, — и родился ты, Владимир. Запомни, что твоя мать — Малуша, Малка, рабыня, но никогда не стыдись этого, сын, ибо это не позорное клеймо, а любовь и честь моя. Пусть же останется она честью и моего сына! Разве суть в том, что один князь, а другой раби-чич? Суть в том, кто из них любит Русь, людей наших, землю… Люби и ты ее!

— Я люблю и буду любить землю, как и свою мать, — торжественно произнес Владимир. — Но, отец, где же сейчас моя мать, Малуша?

Вопрос был так прост и естествен — сын хотел видеть свою мать. А разве самому Святославу не хотелось бы в эту минуту увидеть здесь, в светлице, свою любовь — Малушу?

Но он не знал, сможет ли сейчас исполнить желание сына, иг потому сказал:

— Малуша жила в селе, куда выслала ее моя мать, и я не мог возвратить ее, привезти в Киев, пока была жива княгиня Ольга. Но, умирая, княгиня Ольга позволила вернуть ее в город, и я найду ее. Ты увидишь ее либо здесь, либо в Новгороде, я верну твою мать…

— Что же вы сделали?! Привези, дай мне мою мать, отец! — вырвалось у Владимира.

2

Прошло много лет с тех пор, как княгиня Ольга выслала свою ключницу Магсушу в Будутин на Роси. Много воды утекло в Роси, много горя изведала Малуша, а передумала столько, что если бы теми думами засеять землю, то все поля и дороги от Роси до Киева поросли бы шиповником да терном.

Но и в тени терна и шиповника всегда поднимаются голубые цветы — незабудки. В подъяремной жизни, среди трудов и забот о хлебе насущном, Малуша все чего-то ждала, все на что-то надеялась. Чего ждала? А разве есть на свете человек, который живет без надежды?