Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1.

Топоров Владимир Николаевич

Иная же вера закрывает путь к вечной жизни.

Поучение отца сыну незаметно перерастает в поучение Феодосия князю Изяславу, где начинают превалировать практические вопросы, советы и запреты: не подобает хвалить чужую веру (такая хвала означает хулу своей веры), как не подобает хвалить и свою и чужую (эта хвала — знак двоеверия, а «таковый двоеверець — близъ есть ереси»), но свою веру нужно хвалить «непрестанно». Но означает ли все это, включая совет «ни свойся къ нимъ, но бегай ихъ», полный разрыв с иноверцами, исключение из общения и в бытовых ситуациях, прекращение действия «добрых дел» правоверной веры в этой «иноверной» сфере? Нет. «Добрые дела» и долг «действительны» и здесь —

Милостынею милуй ни токмо своея веры,

но и чужия. Аще ли видиши нага, или голодна, или зимою или бедою одержима, аще ли ти будеть жидовинъ, или срацинъ, или болгаринъ, или еретикъ, или латинянинъ, или ото всех поганыхъ, — всякого помилуй, и от беды избави я, яже можеши, и мъзды от Бога не лишен будеши: Богъ бо и самъ ныне поганыя набдитъ, яко же и крестьяны.

И далее в рамках противопоставления правой веры и кривой веры, правоверных и кривоверных (ср. Правду и Кривду фольклорных мифопоэтических текстов) — предфинальный переход к главному противостоянию, в котором ведущими становятся уже темы жизни и смерти:

Вы же отринувше проповеданье апостольское и святыхъ отець исправленье и приясте неправду и веру разъвращену, полну многия погибели. Того ради отъ насъ бысте отвержени. Того ради имъ с вами недостойно сужитья приимати, ни къ Божественнымъ тайнамъ обще приступати, ни имъ к нашей, ни намъ къ ихъ, зане мертвымъ телом служите, мертва Господа призывающа. А мы служим живым теломъ, самого Господа жива видящи одесную Отца сидяща, и пакы придеть судити живымъ и мертвымъ. Вы же есте мeртвии, мeртву жертву здеваете: а мы живу Богу живу жертву приносимъ, — чисту, непорочну и животъ вечный обрести. Тако бо писано: «Воздасться комуждо по деломъ его». О Христе Иисусе, о Господе нашемъ, ему же слава. Аминь.

Едва ли можно и этот текст, особенно его искусно построенное и напряженное завершение, назвать составленным «не по правилам искусства» и отчасти даже «отличающимся совершенною простотою».

Второе послание к князю Изяславу «о заклании животных и о посте» — любопытный пример того, чем интересовались в то время и как велся письменный диалог князя и блаженного. Опять существенной оказывается еврейская тема. Начинаясь с календарного вопроса о днях недели и связанных с ними ритуалов и коренясь в различиях между распределением постных и ритуальных дней недели у евреев и у христиан, эта тема быстро приходит к общим вопросам, поднятым еще Иларионом в «Слове о законе и благодати». Ср.:

И сниде Господь Богъ на землю, — жидовьская вся умолкоша. Ни есми бо чада Аврамля, но чада Христа Бога нашего и святаго крещенья, въ онже самъ Господь крестися. Крещеньемъ бо оцешаеться греси отъ рожества.

И еще один мотив заслуживает внимания, на этот раз в связи с тем, что он перекликается со сходным мотивом в ЖФ: ссылаясь на преданья святых апостолов о праздниках, автор послания пишет, что нужно их «праздновати духовно, и от избытка нашего питати убогихъ».

Безусловно интересны оба поучения к народу и особенно, конечно, приписываемый Феодосию текст «О казнях Божиих». Правдоподобно полагают, что оно было вызвано событиями 1068 г., о которых летопись сообщает следующее:

Придоша иноплеменьници на Русьску землю. Половьци мнози. Изяславъ же и Святославъ. и Всеволодъ. изидоша противу имъ на Лето. и бывши нощи подъидоша противу собе. грехъ же ради нашихъ пусти Богъ на ны поганыя. и побегоша Русьскыи князи. и победиша Половьци.

(Лавр. летоп., 167)

Связь этого описания с содержанием поучения «О казнях Божиих» получает еще более сильное подтверждение в общих рассуждениях, которые следуют в летописи за приведенным отрывком и практически повторяют поучение Феодосия. Ср.

Наводить бо Богъ по гневу своему иноплеменьникы на землю. и тако скрушенымъ имъ. въспомянутся къ Богу. усобная же рать бываеть. отъ соблажненья дьявола. Богъ бо не хощеть зла человекамъ но блага. и дьяволъ радуется злому убииству. и крови пролитью. подвизая свары. и зависти. братоненавиденье. клеветы, земли же согрешивше которей любо. казнить Богъ смертью ли гладомъ. ли наведенье поганыхъ. ли ведромъ. ли гусеницею. ли инеми казньми. аще ли покаявшеся будемъ. в немже ны Богъ велить жити. глаголеть бо пророкмъ

намъ. обратитеся ко мне всемъ сердцемь вашимъ. постомъ. и плачемъ. да аще сице створимъ. всехъ грехъ прощени будемъ. но мы на злое възвращаемся. акы свинья в кале греховнемь присно каляющеся. и тако пребываемъ…

и т. д. вплоть до места о «неподобном стоянии» в церкви (Лавр. летоп., 167–170). Степень соответствия между этим фрагментом и большей частью текста поучения Феодосия столь велика, что нет сомнения в том, что перед нами один и тот же текст, дважды записанный (ср. еще Сухомлинов 1856:79–82). Вместе с тем эта же сопоставимая с летописным текстом большая часть поучения «О казнях Божиих» также почти дословно совпадает, как показал Срезневский 1866:34–43, со «Словом о ведре и казнехъ Божиях» в Златоструе болгарского царя Симеона (888–927) [751] . Несомненно, что текст поучения в его наиболее полном виде (список XV в. из «Торжественника») представляет собой компиляцию (Никольский 1906: 172), последняя часть которой, возможно, отражает личный вклад Феодосия в текст [752] .

751

Повторяется она и в беседе митрополита Фотия в мясопустную неделю.

752

Кстати, эта часть, начиная со слов «Иже бы не пити отнюдь…», как уже указывалось, выступала и отдельно, как целое.

Во всяком случае эта часть сугубо практическая и посвящена типично русским грехам, о которых писал в других сочинениях и сам Феодосий и многие другие (ср., например, пьянство, с которым боролись многие духовные пастыри; памятником этой борьбы являются многочисленные «слова о пьянстве»). Пьянству уделяется особое место в этом поучении, и то, что текст, начавшийся с почти эсхатологических «казней Божиих» и являющийся, видимо, откликом на военное поражение русских и на мятеж в Киеве как следствие этого поражения, завершается темой пьянства, вовсе не случайно. Начав спокойно, «исторически» с уже знакомой нам темы установления святыми отцами обычая «святыа праздникы праздновати духовно» и с напоминания о том, что они именно так и праздновали эти дни и обрели спасение [753] , автор или составитель текста становится все взволнованнее и решительнее:

753

Здесь же — характерное отступление: «святые отцы все же любовию творяще […] и мирно живуще не токмо съ друга, но и со врага, — но съ своими врага, а не съ Божиими», с дальнейшим различием своих врагов («аще кому кто или сына, или брата заклалъ бы предъ очима, все тому простити и отдати») и Божьих («жидове, еретицы, держаще кривую веру, и прящеися по чюжей вере»).

На праздники же великиа пировъ не творити, пианства бегати, испити мало и блюсти душа своя, и стиречи часа, в онъже Богу молитися трезвыимъ умомъ, а не пианымъ, якоже Петръ Апостолъ рече: братия, будите трезви, якоже супостатъ вашь днаволъ ищеть пианыхъ, да я пожреть. О горе, паки реку, о горе пребывающимъ въ пианстве! Пианствомъ аггела хранителя своего отгонимъ отъ себе, и злаго беса привлачимъ к себе, и Святаго Духа далече есмы пианства ради, а близь ада, и слова Божиа не имуще въ устехъ своихъ, гнили ради пианьственыа. Беси бо ради бывають о нашемъ пианстве, и радующеся приносятъ къ диаволу жертву пианственую отъ пианиць… Писано бо есть: яко и поганыа набдить Богъ, а пианиць ненавидитъ и отвращается отъ нихъ. Но толико супостатъ нашь радуется о нашемъ пианстве, а искони бо не хощеть добра роду человечю, и глаголетъ: яко мои суть пьянии, а трезвии суть Божии. И посылаеть диаволъ бесы, рекъ: идете, поучайте христианы на пианство и на всяку детель моего хотения. Аггели же святии, приходяще, поведали се святымь отцамь с печалию великою, да быша писаниемь отлучили христианъ отъ пианства, а не от питьа: ино бо пианство есть злое, а ино питье в меру, и в законъ, и в подобно время, и въ славу Божию…