Святой грешник

Частейн Сандра

— Я помню тот день, когда впервые увидел тебя. Ты стояла, залитая солнечным светом, с развевающимися по ветру волосами. Я попытался заговорить с тобой, а ты отвернулась.

Я не помню тебя.

— На твоем открытом лице я прочел страх и недоверие. Я понял, что взял неверную ноту. Но я был слишком молод и безрассуден, чтобы действовать иначе. Я влюбился в тебя с первого взгляда и не хотел терять ни минуты. Ни минуты нашего счастья. Ты хотела, чтобы я ушел, но я этого не

сделал. Помнишь?

Помню ли я? Кажется, да. Ты дотронулся до моей щеки и назвал принцессой. Ты не должен был этого делать. Я была обещана другому мужчине. Хотя нет, это была не я. Это была героиня романа. Как все странно. Я не могу вспомнить. Но я так хочу вспомнить.

Карен не шевельнулась, но Нико мог поклясться, что она прислушивается. Пытаясь вернуть к жизни свою сестру, он перепробовал все известные медицине методы, но та, как и Карен Миллер, не реагировала. Единственное, в чем Нико был уверен, — сестра слышала его.

Он ласково потрепал Карен по руке.

— Вот ты опять отворачиваешься от меня, как много лет назад. Я понял тогда: мне долго придется добиваться твоего расположения, прежде чем я завоюю тебя. Смешно звучит: завоюю тебя. Сейчас к любви относятся с такой легкостью! Ухаживания больше не в чести. Многие даже не удосуживаются узнать имя другого — сразу прыгают в постель.

Уходи. Не искушай меня. Я не хочу слышать твой голос. Как только я вспомню, что люблю тебя, ты исчезнешь.

— Я цыган, помнишь? Я не люблю об этом говорить, ведь многие люди плохо относятся к цыганам. Мой дед был настоящим сердцеедом. Женщины не могли устоять перед ним, даже «гадже» — так цыгане называют белых. Моя мать всегда говорила, что я пошел в деда. Может быть, она и права. Я люблю ласкать женщин, целовать их, люблю секс. Тебе ведь тоже нравилось заниматься со мной любовью, правда?

Неужели ты и вправду цыган? Нет, ты только мечта. Не причиняй мне новой боли.

— Не надо верить всему тому, что про нас рассказывают. У цыган нет власти над женскими сердцами. Просто мы говорим только то, что хочет услышать женщина. И если ложь может сделать ее счастливой, разве стоит говорить правду? А когда она узнаёт эту правду, ей бывает больно.

— Но тебя я не обманываю. Ты веришь мне? Давай представим, что мы не знаем друг друга, и я вижу тебя в первый раз. Знаешь, что бы я сказал? «Карен, красотка моя, у тебя потрясающая фигура. И такая нежная кожа. Белая, шелковистая. Как у снежной королевы. А внутри, под этой ледяной оболочкой, бушует пламя».

Карен? Меня зовут Карен? Не помню.

Нико сжал ее руку.

— Нет, ты совсем не холодная. Ты вся вспыхиваешь от моих прикосновений. Ох, наверное,

я слишком тороплюсь, но мне так трудно сдерживать себя. Ты слишком красива. Ладно, сбавим обороты… Мы странная пара: белокурый ангел и Люцифер.

Это только сон. Я не знаю тебя. А мне бы так хотелось, чтобы ты заботился обо мне, любил меня. Вокруг меня только враги.

— Послушай меня, Карен. Я хочу, чтобы ты знала, как много для меня значишь.

Зачем я тебе? Что тебе от меня нужно? Я же просто одинокая женщина.

Нико расстегнул белый халат, снял его и остался в потертых джинсах и полинявшей футболке. Разглядывая Карен, он отметил, что у нее порозовели щеки. Она хорошенькая. В своих фантазиях он представлял ее себе по-другому, но и реальная Карен была красавицей, этого он не мог не признать.

— Опять я тороплюсь, — прошептал Нико. — Прости. Мне так хочется скинуть это дурацкое одеяло и лечь рядом с тобой, обнять тебя. Но пока я буду только говорить, а ты — слушать, хорошо? Я расскажу о себе и о своей жизни.

Нико замолчал и задумался. Он не любил вспоминать о прошлом.

В тишине отделения раздавалось чуть слышное гудение кондиционеров. За больничными стенами слышался вой сирены.

Нико подошел к окну, отдернул штору и вгляделся в серый день за стеклом. Моросящий дождь размывал снег, и он растекался по улице грязными лужами. Зима. Пора, когда природа умирает до новой весны.

— Что произошло, почему ты не хочешь жить? — пробормотал Нико скорее самому себе, чем Карен. — Однажды я тоже хотел умереть. Я ни с кем не говорил об этом, потому что мне тяжело вспоминать. Поверь, я не вынесу твоей смерти. Ты должна жить. Ради меня. Я не отпущу тебя.

2

Пятница, 13-е. 13–00.

Общественный госпиталь милосердия

— Мак, я прямо не знаю, что делать, — произнес Нико в телефонную трубку. — У меня ничего не выходит.

— Ну и?.. Умываешь руки?

Нет, Нико не собирался сдаваться. Мак так много сделал для него, помогал ему все эти годы. Линкольну Макаллистеру он был обязан своей медицинской карьерой, и если он не сошел с ума, то только благодаря Маку.

— Нет, конечно. Но я в тупике. Я уверен, что она меня слышит, но реагирует, только если я говорю с ней как мужчина.

— Что значит «как мужчина»? — удивился Мак. — Не понимаю. А кто же ты еще, если не мужчина?

— Ее врач. Когда я говорю с ней о несчастном случае, она не реагирует. Мак, мне тошно от мысли, что такая красивая молодая женщина умирает.

— Да, Нико, — ответил Мак. — К сожалению, это так.

— Не могу смириться с этим. Кстати, я все-таки кое-чего добился.