Святыня
Шрифт:
И он опять повернулся лицом к ветру, а к нам спиной, и слова его долетали до нас вместе с резкими порывами ветра.
— Я привык к тому, что пользуюсь влиянием, любое неуважение в мой адрес мне в диковинку, как и чувство страха. Теперь же я бессилен. Каждый знает, что я умираю. Каждый знает, что времени для борьбы у меня не осталось. И каждый, я уверен, внутренне посмеивается.
Я пересек газон и встал рядом с ним. Он стоял на самой кромке, там, где кончалась трава, обнажая черный камень утеса, угольно поблескивающий на фоне
— Так почему же именно мы? — спросил я.
— Я наводил справки, — сказал он. — Все, к кому я ни обращался с расспросами, уверяли меня, что вы двое обладаете теми двумя качествами, которые мне так нужны.
— Какими? — спросила Энджи.
— Честностью.
— В той мере, в какой…
— …в какой это возможно в нашем развратном мире, да, мистер Кензи. Но вы честны с теми, кто завоевал ваше доверие. А я намерен ваше доверие завоевать.
— Похищение — не лучший для этого способ.
Он пожал плечами:
— Я дошел до крайности, и часовой механизм внутри меня запущен и тикает. Вы закрыли свой офис и отказываетесь вести дела и даже встречаться с возможными клиентами.
— Да, это так, — сказал я.
— На прошлой неделе я названивал вам обоим по домашним телефонам и в офис, но у вас нет автоответчиков.
— У меня он есть, только на время я его отключил, — сказал я.
— Я писал вам.
— Он не вскрывает почту, за исключением конвертов со счетами, — сказала Энджи.
Стоун кивнул, словно в некоторых кругах это дело обычное.
— Вот поэтому я был вынужден прибегнуть к таким крайним мерам, чтобы знать наверняка, что буду выслушан. Если вы откажетесь браться за мое дело, я готов выплатить вам двадцать тысяч долларов в качестве компенсации за потраченное время и причиненное вам неудобство.
— Двадцать тысяч! — выдохнула Энджи. — Долларов!
— Да. Деньги перестали теперь для меня что-либо значить, а наследников, кроме пропавшей Дезире, у меня нет. Кроме того, потрудившись разузнать обо мне, вы бы обнаружили, что двадцать тысяч долларов в сравнении с тем, что я имею, — сущая мелочь. Так что, если пожелаете, можете вернуться ко мне в кабинет, из верхнего правого ящика стола вынуть деньги и вновь жить, как жили до этого дня.
— Ну а если мы не откажемся, — сказала Энджи, — что вы поручите нам делать?
— Отыскать мою дочь. Я допускаю, что она мертва. Понимаю даже, что это весьма вероятно. Но я не хочу умирать, не узнав всего доподлинно. Мне надо знать, что с ней произошло.
— Вы обращались в полицию, — сказал я.
— И не получил ничего, кроме пустых фраз. — Он качнул головой. — Им представляется молодая особа, которая, впав в депрессию, решила развеяться, отправиться в путешествие, чтобы там прийти в себя.
— А вы уверены, что в вашем случае это не так?
— Я знаю свою дочь, мистер Кензи.
Опираясь на трость, он резко крутанулся и направился по газонной лужайке обратно к дому. Мы последовали
Уже в патио, придерживая дверь перед стариком, Энджи сказала:
— Мистер Стоун, вы говорили, что мы обладаем двумя качествами, наиболее сейчас вами ценимыми.
— Да.
— Одно из них честность. А какое второе?
— О вас говорят, что вам незнакома жалость, — сказал он, входя в кабинет. — Совершенно незнакома.
3
— Пятьдесят, — проговорила Энджи, когда мы ехали в метро от Уандерлэнд-стейшн в сторону центра.
— Знаю, — сказал я.
— Пятьдесят тысяч баксов! — воскликнула она. — Я подумала, что и двадцать-то — это безумие, а сейчас, Патрик, у нас при себе целых пятьдесят тысяч!
Я оглядел вагон, где метрах в трех от нас ехала пара пьяных оборванцев, подальше, в углу, группа подозрительного вида молодых людей внимательнейшим образом изучала ручку стоп-крана, и какой-то крашенный в блондина псих с умопомрачительной стрижкой держался за ременную петлю рядом со мной.
— Повтори это погромче, Энджи, а то бандиты в том углу, по-моему, не расслышали.
— С ума сойти! — Она придвинулась ко мне. — Пятьдесят тысяч долларов! — шепотом повторила она.
— Да, — прошептал я ей в ответ, в то время как вагон качнуло на повороте, раздался металлический скрежет тормозов, а флюоресцентные лампы над головой мигнули, погасли и снова зажглись.
Шатун, он же Джулиан Арчерсон, как мы потом узнали, должен был отвезти нас домой, но, простояв с ним пять минут в пробке на 129-й автостраде и попав затем в пробку на трассе 1А, мы попросили его сбросить нас поближе к какой-нибудь станции метро, после чего пешком добрались до Уандерлэнд-стейшн.
И вот теперь мы стояли, стиснутые, как сардины в банке, бок о бок с другими пассажирами, а раздолбанный поезд метро пролагал себе путь по лабиринту туннелей, и свет гас и снова зажигался, а мы везли пятьдесят тысяч долларов, которые дал нам Тревор Стоун. У Энджи во внутреннем кармане ее ветровки лежал чек на тридцать тысяч долларов, я же держал на поясе под пряжкой ремня двадцать тысяч наличными.
«Если вы собираетесь начать поиски немедленно, — сказал Тревор Стоун, — вам понадобятся наличные. Деньги тратить не бойтесь. Это деньги на расходы. Понадобится больше — звоните».