Сын Архидемона (Тетралогия)
Шрифт:
Но имеется маленькая проблема. В своем нынешнем состоянии я никаким образом не могу это съесть.
– Эй! – возмущенно окликнул я уходящего монаха. – Эй ты, пацан!
– Мне строго запрещено с тобой разговаривать, – сумрачно ответил тот.
– Да мне пофиг на твои разговоры! Это что, изощренное издевательство?! Очередная пытка?!
– Что ты имеешь в виду? – не понял монах.
– На хрена приносить еду, до которой я не могу дотянуться?! – яростно прохрипел я, пожирая мясо глазами. – Хочешь, чтобы я тут слюной истек?! Либо
Монах ничего не ответил. Молча вышел и зазвенел ключами, запирая дверь. Кажется, ему на меня наплевать. Он свою работу выполнил – еда у узника есть. Дальше его проблемы.
Прошло несколько часов. Больше визитов не было. Обо мне словно все позабыли. За дверями стоит гробовая тишина. Такое впечатление, что меня решили похоронить заживо. Или просто подождать, пока я здесь сдохну от голода.
Я хорошо вижу в темноте, но сейчас предпочел бы ослепнуть. Вожделенная пища так близко… и так далеко. Выглядит она уже не так аппетитно, как раньше, но сейчас я охотно сожру даже тухлую крысу. В желудке бурчит все сильней и сильней.
– Сатра–а–а–а–апы–ы–ы!.. – тоскливо провыл я, безуспешно пытаясь хоть что–нибудь сделать когтями. Совершенно ни до чего не дотягиваюсь.
Рабан все еще в отключке. То ли его очень крепко контузило, то ли Торквемада умудрился повредить нашу систему связи. Когда я впервые вылез из банки, в которой произошло «второе рождение», Рабан тоже довольно долго молчал. Я тогда вообще не подозревал о его существовании. Но потом мозговой паразит все–таки сумел установить контакт, подключившись к моей слуховой системе, и мы начали разговаривать.
Может, теперь это подключение разорвалось?
– Душегу–у–у–у–убы–ы–ы!.. – продолжил завывания я. – Жрать дайте, суки рваныя–я–я–я!..
Ни одна падла не откликнулась. Наверное, вот так я тут и подохну. А лет через тысячу раскопают археологи древнее подземелье, подивятся – ишь какая чупакабра к стенке приколочена! Не то неизвестный науке зверь, не то инопланетный космонавт.
Если, конечно, к тому времени от моего трупа что–нибудь останется.
Мысли какие–то все пессимистические. И сигарет нету. Хотя зачем мне сигареты, если курить я бросил? Все равно яцхену от этого никакого удовольствия – легкие–то отсутствуют.
– Сейчас обижусь и уйду, – произнес в темноту я.
Соврал ведь. Никуда я отсюда не уйду. Попробуй–ка, уйди, когда ты к стенке прикован. Был бы Рабан в наличии – сдернули бы в другой мир.
Хотя я бы все равно не сдернул, наверное. Яцхен – зверюшка гордая. Я все вытерплю, все перенесу, но узнаю, кто меня подставил. А когда узнаю – побрею его до самых костей.
Если, конечно, это не Йог–Сотхотх. От Йог–Сотхотха я сбегу, сверкая пятками. Гордость гордостью, но жить мне пока что еще хочется.
Скучно. Дико скучно. От нечего делать я принялся выполнять свою епитимью – громко и отчетливо читать «Отче наш». Развлечение так
Не знаю, сколько я так провисел в кромешной мгле, нараспев читая одну и ту же молитву. Возможно, целые сутки. А то и двое. Совершенно потерял счет времени. И молитвам тоже. Я честно старался их отсчитывать, но после четвертой тысячи сбился окончательно.
Ко мне никто так и не заходил. Три или четыре раза я ощущал Направлением чье–то присутствие за дверью, но в камеру они не заглядывали. Возможно, и в самом деле решили уморить меня голодом.
В голове как–то мутно и туманно. Постоянно проваливаюсь в полусонное состояние. Где–то на самой границе сознания слышатся потусторонние голоса. Похоже, начинается бред. Еще немного, и надо мной склонятся добрые ангелы…
– Какая же ты все–таки отвратительная мерзость, – брезгливо произнесли над самым ухом.
– Ангелы, не хамите, – обиженно произнес я. – Поимейте уважение к покойнику.
– Я не ангел, а ты не покойник, – устало ответил потусторонний голос. – Пока еще не покойник.
Я кое–как заставил мысли собраться. И в самом деле – не покойник. Живой до сих пор. Чувствую себя хреново, в животе марширует татаро–монгольская орда, а в голове завывает чукотский музыкальный ансамбль… но бывало и похуже.
Собственно, единственные мои проблемы на нынешний момент – недосып и недожор. Причем первое уже отступает – видимо, последние часы я провел в том дремотном состоянии, в которое меня искусственно вводит Рабан. Спать нормально, как люди, яцхен не умеет.
А вот недожор исчезать не собирается.
– Так, стоп, я местами не догоняю, – произнес я, окончательно приходя в сознание. – Если ты не ангел, то кто ты тогда такой?
– Как всегда, полнейшее отсутствие манер. Все мои усилия так ни к чему и ни привели. Мне все–таки следовало отказаться с самого начала.
До меня наконец–то дошло, что голосок у моего визитера очень знакомый. Приятный такой, звонкий, как колокольчик.
А когда он… то есть она откинула капюшон, я окончательно узнал Аурэлиэль. В рясе монаха–доминиканца, с обреченным выражением на лице. В руках мерцающий зеленым эльфийский светильник.
– О! – поразился я. – Ариэль, а ты чего, в инквизицию записалась?
– Поражаюсь неразвитости твоего интеллекта. Неужели кому–то может быть неизвестно, что ни нелюди, ни женщины не могут быть инквизиторами? А я одновременно и то, и другое.
– Тогда хрена ты так одета?
– Потому что иначе мне не удалось бы сюда проникнуть, – терпеливо объяснила эльфийка. – Кардинал дю Шевуа воспользовался своими старыми связями – у него есть парочка высокопоставленных приятелей в ордене святого Доминика – и помог мне пробраться сюда. Сейчас он ждет наверху.