Сын детей тропы
Шрифт:
— Ты куда? — хрипло спросил человек.
Шогол-Ву показал ему котелок вместо ответа.
— Это конец... Всех богов оскорбили, каких могли — связался с выродком... Слова не скажет... Дикая баба тут ходит, нашёл, где остановиться... Так и помру, а эти ведь ещё и сожрут меня, твари...
Запятнанный не стал дослушивать, вышел.
Нептица бродила вокруг. Заметив его, подбежала радостно, ткнулась в плечо. К перьям у клюва пристало что-то лёгкое, тонкое, зеленоватое — хвост моховика. Шогол-Ву смахнул его и покачал
Убить моховика и вправду считалось дурной приметой.
Эти создания, мирные и небоязливые, обитали у озёр, болот и родников. Сидели у воды, вытянувшись столбиком, водя тонким рыльцем из стороны в сторону. От избытка влаги в длинной шёрстке, бурой, как свалявшаяся трава старого года, прорастал мох.
Моховики не страшились забредать и к поселениям. Чаще их видели там после дождя, а то и у бочек, корыт с водой. В голодное время — у амбаров, где хранились ягоды и корни. Этот, пойманный нептицей, видно, думал забраться в хижину. Под крышей висели связки грибов.
Двуликий приглядывал за всеми земными тварями, Четырёхногий — за теми, что в воде и у воды, а потому моховикам досталось два покровителя. Причини вред маленькой твари, прогневаешь обоих.
Но разве богам пришло бы в голову винить нептицу?
Шогол-Ву набрал воды из колодца при храме. Осмотрел снег, рыхлый, подтаивающий уже, но следов не заметил.
Когда вернулся, человек стоял на коленях в углу и шарил в сундуке. Он дёрнулся, но понял, что бояться нечего.
— Эти-то, — сказал хрипло и зло, — храм обчищали. Неплохой улов как для заброшенной дороги.
Он потащил в карман целую горсть и замер, не вынимая руки. Мотнул головой и сунул добычу запятнанному.
— На, держи...
Шогол-Ву поглядел на ладонь, поднёс её ближе к огню. В свете очага блеснули круглые бока стеклянных бусин, цветных, со Сьёрлига. Серебряный браслет с жемчугом и ещё один, сплетённый из кожи. Длинная серьга с эмалью. Подвеска на шнурке, простенькая и дешёвая.
— И ещё вот, — пробормотал человек, шаря в кармане. — На. Всё возьми... и раковины эти... Трёхрукому верни. Весь сундук тащи. Ну, живо, мне нужно вернуть удачу...
Запятнанный помедлил, и человек стиснул зубы.
— Не хочешь? — процедил он. — Сам отнесу!
Но ему не удалось даже сдвинуть ящик с места. Так и присел со стоном.
Шогол-Ву ссыпал обратно всё, что лежало на ладони. Огляделся, заметил ведро. Вышел, отчистил его травой и снегом. Вернулся.
Вода в котелке над огнём ещё не булькала. Человек всё так же сидел у сундука.
— Ложись, — сказал ему запятнанный.
Пришлось помочь. Человек рухнул на лежанку, прикрыл глаза. Ничего больше не говорил, только дышал тяжело.
Шогол-Ву сел у сундука, осмотрел награбленное. Раковины в отдельном мешочке, остальное свалено как придётся.
Он переложил добычу в ведро. Опустил тяжёлую крышку сундука, окованную металлом, провёл пальцами
В углу стояла штуковина на длинной ручке, похожая на лопату. Шогол-Ву решил взять и её.
— Закипит, наберёшь кружку, — сказал напоследок. — Чистая вроде. У этих был сладкий корень.
Его спутник не двинулся, ничего не сказал. Шогол-Ву, покачав головой, сам измельчил сладкий корень, серые веточки, желтоватые на изломе.
— Только ты недолго, — слабо произнёс человек, не открывая глаз. — Если эта... дикая баба... дом не запирается.
Шогол-Ву кивнул и вышел.
Нептица радостно бросилась к нему, заскакала вокруг. Запятнанный подумал и распахнул дверь.
— Иди в дом, — сказал он.
Нептица остановилась на пороге. Пригляделась и попятилась.
— Иди, — подтолкнул её Шогол-Ву.
Она фыркнула, мотнула головой. Но что-то заинтересовало её в щелях пола, и нептица протиснулась в узкий для неё проём.
— Зачем тут эта тварь? — хрипло спросил человек.
— Увяжется, наследит. Вернусь, выпущу, — пообещал запятнанный и прикрыл дверь.
Первым делом он пошёл к дороге, оттащил тело, убрал следы крови. Собрался вырыть могилу для троих и тут разглядел, что прихваченная им лопата — и не лопата вовсе.
На черенке сидела деревянная пластина, с одной стороны которой вырезали лапу.
Шогол-Ву опустил пластину, прижал. Поднял, и на снегу остался след космача.
Дети тропы легко распознали бы подделку. Людские охотники, пожалуй, тоже. А торговцы, случайные путники могли не понять.
Вот почему у троих на старом тракте была добыча. Но теперь снег на равнинах почти сошёл, и космач, если и бродил здесь, должен был уйти в леса, к Зелёной гриве. Должно быть, люди больше не боялись и снова ездили и ходили новым путём.
Бродяги неплохо поживились в храме. Жадность толкнула их напоследок на дорогу, а Трёхрукий этого и ждал. Устроил так, чтобы живыми не ушли.
Ещё и выбор дал, раз уж первым послал Шогола-Ву.
Запятнанный уложил тела за камнем, там же бросил и печать. Убедился, что с дороги не видно, и направился к храму. Ведро оставил у ног Трёхрукого, мешочек с раковинами вложил в протянутую ладонь.
— Возьми, что было у тебя украдено. Верни удачу тем, кто приносил дары.
Оставалось добыть то, что годилось в еду. Запятнанный поглядел в сторону Зелёной гривы. До неё неблизко, но на равнине, покрытой кустарником, водились камнеклювики.
Тут он замер, прислушиваясь. Миг, и бросился прочь от дороги, к густым зарослям у колодца. Лёг на землю. Это заняло не больше двух ударов сердца.
Теперь стало ясно слышно: по дороге, уже чуть раскисшей, стучали копыта. Двое ехали в сторону Степной лапы. Спешили, но у храма остановились.