Сын Эльпиды, или Критский бык. Книга 1
Шрифт:
Это было все, что я хотел знать. Я велел Корине уйти, и долго лежал один и думал…
Потом, когда ко мне пришла мать, я ни словом не заикнулся о том, что узнал от рабыни. У матушки я спросил:
– Ты знаешь, почему я родился таким? Почему я родился таким у тебя и отца?
Мать сдвинула брови и надолго задумалась. А потом сказала:
– Промысел бессмертных никому не ведом, Питфей. Ты очень умный мальчик… ты сам это знаешь; ты одарен Аполлоном, ты красив… Возможно, – тут Эльпида улыбнулась, – какой-то другой бог или демон позавидовал тебе и сделал тебя хромым, чтобы
Я взглянул в ее синие глаза и спросил:
– А разве тебе или отцу боги не завидуют?
Матушка поняла, что ее слова не удовлетворили меня – и не могли удовлетворить. И тогда она воскликнула:
– Возможно, это испытание, ниспосланное тебе… А может быть, у тебя особое предназначение, которое тебе только предстоит узнать!
Я помню, как горячо она пыталась убедить меня, что я, несчастный калека, – избранник богов…
Видя, что я опять не поверил ей, Эльпида поцеловала меня и ушла, пожелав поскорее поправиться. Я не думал тогда, что мои страдания имеют особую ценность для богов… и сейчас так не думаю: но теперь, на закате жизни, я пришел к мысли, что даже если страдания каждого отдельного человека не имеют значения, судьбы людей обретают великий смысл в их совокупности.
Однако, пусть я, ребенок, и не мог осмыслить тогда всего этого, с постели я встал сильно изменившимся. Для меня начиналась новая жизнь.
Глава 2
Когда моя рабочая рука срослась и я опять смог держать в ней ложку и палочку для письма, я должен был вернуться в школу. Я был полон самых мрачных предчувствий; но ни с кем не делился своими страхами и не задавал родителям вопросов о моих обидчиках. Пока я болел, мы о них тоже ни разу не говорили. Да, гордостью своей, как и упрямством, я пошел в отца!
Однако перед тем, как я снова вышел на улицу, мать позвала меня в наш перистиль, чтобы мы могли побеседовать наедине. Она, как и я, любила сидеть там на скамье у фонтана, среди пихт и кипарисов, музицируя или занимаясь шитьем.
В этот раз, когда я увидел матушку сидящей в нашем саду, руки ее тоже не были свободны: она сложила их поверх красной деревянной шкатулки. Эльпида улыбнулась мне, когда я появился, и поманила обеими руками: я смог рассмотреть рисунок на крышке шкатулки. Он изображал миниатюрного смуглого гимнаста в одном голубом переднике, который кувыркался через голову перед черным быком, угрожающе выставившим рога.
– Это ларчик с острова Крит, – сказала мать. Когда я присел рядом, она открыла шкатулку, приятно пахнувшую кедром, и я увидел кучку серебряных драхм, поверх которой лежало ожерелье: маленький золотой бычок на витом шнурке.
– Что это, мама? – спросил я с удивлением.
– Это твое, – ответила матушка. – Этот амулет был у меня на шее, когда я рожала тебя: и он защитил меня и тебя! А теперь ты будешь носить его!
Я увидел, что она очень серьезна, и покорно склонил голову, чтобы она надела мне золотого быка. А потом спросил, показывая на свой новый амулет:
– Это критский бог?
– Да, – ответила Эльпида. – Древний и могучий бог, старше всех эллинских.
Я подержал в руке тяжелую холодную фигурку, и она нагрелась. А потом спросил:
– А богиня на Крите есть?
– Бессмертная богиня-мать, – Эльпида улыбнулась. – Супруга бога и его мать… Но тебе рано знать об этом. Потом, может статься, ты сам побываешь на Крите и увидишь древние святилища.
Меня в этот миг охватило жгучее желание побывать и на Крите, и в других уголках мира, которых я не видал; впервые я ощутил себя столь же свободным, как люди со здоровыми ногами.
А потом мое внимание привлекли драхмы, лежавшие в ларчике, и я спросил:
– А деньги? Они… тоже мои?
Я немного испугался такой дерзости: до сих пор мне на руки денег вообще не давали, а тем более так много. Но мать кивнула.
– Да, и деньги твои.
Она посуровела.
– Никострат отсудил их у родителей тех мальчишек, что тебя избили. С нами тоже хотели судиться, потому что ты сломал нос Ксантию и вывихнул руку Лампру. Но твой отец доказал, что ты пострадал серьезнее всех и не был виноват в этой драке!
У меня запылали щеки и уши, пока я слушал ее; и больше всего мне захотелось вскочить и убежать. Но бегать я не мог, а гордость заставила меня остаться.
– Тебе… не стыдно за меня, мама? – спросил я. Больше всего я боялся разочаровать ее – ведь на одобрение отца рассчитывать было нечего.
Матушка покачала головой.
– Нет, не стыдно. И, более того, – я горжусь тобой, Питфей. Ты защищался очень храбро: в тебе живет дух твоего отца!
Я улыбнулся, счастливый ее похвалой; хотя сравнение с Никостратом остудило мою радость. Но все равно, для меня наступил очень важный день – я чувствовал это.
– И я могу… сделать с этими деньгами что хочу? – спросил я.
– Я бы посоветовала тебе начать копить их на будущее, пусть это будет твой первый взнос, – ответила мать. – Конечно, я не запрещу тебе их трогать… но реши сам, что разумнее.
Я раздумывал всего мгновение.
– Я решил копить, – заявил я; и тогда матушка улыбнулась, ее синие очи засияли. Вот теперь я был безмерно горд собой.
На другой день я вернулся в школу. Я ощущал на себе много косых взглядов… конечно, все знали о том, что случилось со мной. Пару раз я услышал, как мальчишки шепчут за спиной: «Питфей Гефестион». Но никто больше открыто не смеялся и не приставал.
Ксантий, у которого нос еще был распухшим, злобно посматривал на меня и что-то шипел своим; но тоже не приближался. Я догадался, что дома кое-кого из моих обидчиков выпороли и все они получили внушение от отцов; и вдруг в самом деле ощутил себя особенным. Критский бычок начал жечь мне грудь под хитоном, и тогда учитель прикрикнул на меня и ударил розгами по пальцам за невнимательность.
Тогда я сосредоточился, повторяя урок вместе со всем хором мальчиков, и больше ни разу не позволил себе отвлечься. Мне надлежало учиться хорошо, очень хорошо: я уже понимал это.