Сын Эльпиды, или Критский бык. Книга 1
Шрифт:
Однажды я спросил, не собирается ли он сам жениться. Исидор был застигнут врасплох моими словами… но потом, видимо, посчитал, что его траур подошел к концу и ему можно обсуждать такие житейские вещи. Мой друг ответил, что уже присматривался к дочерям коптосских семейств, но, скорее всего, найдет себе невесту на севере. Коптосцы слишком недоверчивы к чужакам… и, уж конечно, его семья всегда жила наособицу, хотя Тураи и был потомственным египтянином.
– Правда, на севере сейчас опять неспокойно, – говорил Исидор, щуря свои черные глаза и оглаживая
Я промолчал – а про себя изумился: неужели остальные египтяне могут быть этим довольны. Или южанам нет дела до собратьев из Дельты, Саиса и Мемфиса, поскольку до их неприветливых краев азиаты не доберутся?..
Нет, это была не трусость, – а упадок сил, который испытывали в свой час все народы со слишком древней историей, вдруг понял я. Так же, как выродились минойцы, вытесненные эллинами.
Неужели это ожидает в будущем и нас?.. Нет, о таком даже не хотелось думать!
На Крите мы с Исидором с удовольствием сошли на берег. Погулять по песку было очень приятно. Было бы чудесно посетить и саму Гортину – я слышал еще от матери о знаменитых Гортинских законах, по преданию, написанных самим Миносом: оттуда брали начало многие спартанские установления. Нынешний, усовершенствованный, свод законов, по словам Эльпиды, был выбит на стене дикастерия – здания общественного суда.
Однако я опасался оставить без присмотра деньги и вещи, и Исидор тоже отговаривал меня. На другой день мы поплыли дальше.
Я снова увидел землю Родоса спустя всего два месяца. Но вдали от дома я опять прожил целую жизнь: и эта жизнь, еще неведомая моим родителям, означала для меня окончательный разрыв с прошлым…
Я расплатился с египетскими воинами, чьи мечи нам так и не пригодились, – однако Исидор сказал, что теперь они подождут его. Не только для защиты: египтяне предпочитали держаться друг друга.
Конечно же, мои отец и мать должны были оказать гостеприимство Исидору. И я гордился тем, что приведу в свою семью такого родственника. Но я до сих пор помню, как на нас пялились со всех сторон, когда мы шли по улицам Линда; и мучительно краснею, вспоминая, какие замечания отпускали прохожие. А уж про мальчишек и говорить нечего.
Исидор предусмотрительно велел воинам сопровождать нас до дома – иначе, пожалуй, негодники могли бы начать швыряться грязью.
Хотя Исидору никогда еще не приходилось сносить такое обращение, он шагал с невозмутимостью жреца, которого ничто не может задеть. А я сгорал со стыда за нас обоих. Однажды, я помню, соседский мальчишка помладше крикнул из-за плетня:
– Питфей Гефестион привез себе дружка!
Исидор и ухом не повел – хотя наверняка понял смысл этой насмешки. Надо сказать, что в Египте совсем не приняты такие союзы мужчин и юношей, как у нас; а мужеложство вызывает у людей Та-Кемет особенное отвращение и почитается тяжким грехом – «противным Маат».
Но вот, наконец, я увидел портик нашего дома – его памятные с детства порфировые
Я постучал, первым поднявшись по ступенькам. И, пока дверь не открылась, стоял, умирая от волнения, как всякий юнец: как-то меня встретят дома? И что случилось у нас, пока меня не было?
Открыла нам Корина. Она разинула рот при виде меня и моего спутника, за спиной которого маячили двое вооруженных иноземных воинов. А потом всплеснула руками:
– Мой добрый молодой хозяин!.. В каком виде ты вернулся, тебя родная мать не узнает!
Я улыбнулся:
– Ну, ты же узнала, старушка.
Я обнял Корину: я обрадовался ей почти так же, как обрадовался бы матери. Я переступил порог, и Исидор вошел следом: он приостановился, озирая столь непривычное убранство. Воины остались снаружи, не решаясь нарушить неприкосновенность нашего жилища.
Но тут Исидор обернулся и сделал им знак: египтяне вошли, и последний притворил за собой дверь. Маленькая Корина даже попятилась от их грозных фигур.
– Афродита Киприда, что я скажу госпоже…
– Я сам все скажу, – ответил я, успокаивающе кивнув рабыне. – А ты позови сюда отца… если он дома.
Но тут Никострат возник в дверях родительской спальни. Я уже почти забыл, как он внушителен, – хотя ростом спартанец уступал египтянам, мускулы у него были куда рельефнее.
– Ты?.. – произнес он при виде меня, не сразу узнав меня с таким густым загаром и с остриженными волосами. – А это кто с тобой?
Он перевел взгляд на наших гостей. Исидор поспешно выступил вперед и поклонился, простерев руки, – это у египтян жест особого почтения.
– Я Исидор, господин. Сын госпожи Поликсены.
– Ах… вот оно что!
Никострат наконец-то вспомнил его. Он не сразу нашел подобающие случаю слова; но тут из-за его спины появилась моя прекрасная мать.
– Питфей, милый!..
Она устремилась к нам и крепко обняла меня: от нее пахло ирисовой пудрой. И глаза у нее были все такие же синие, как ирисы.
– А это кто – неужели Исидор?
Эльпида узнала нашего родственника скорее мужа. И скорее нашлась, как его приветить.
– Питфей, проводи нашего гостя в общую комнату. Корина, неси вина с водой, да подай им обоим умыться! А этих воинов…
Матушка повернулась к отцу.
– Скажи им, Никострат, где они могут поселиться до отъезда.
Никострат нахмурился – и, обратившись к египтянам, с заметным трудом, помогая себе жестами, объяснил им по-египетски, куда им идти. Воины переглянулись, кивнули и вышли, что-то сказав друг другу. Судя по их лицам, это было нечто весьма нелестное для нас и нашего города.
Впрочем, они были в этом не одиноки. Когда Корина провела меня с Исидором в ойкос и мы остались наедине, мой друг негодующе шепнул мне, что такой невоспитанной и наглой черни, как у нас, он не встречал ни в одном из городов своей страны.
Конец ознакомительного фрагмента.