Сын императрицы

Ли Владимир Федорович

Лексей понимал и отчасти сочувствовал юной жене — она боялась его, лишь послушание отцу, а теперь мужу удерживало ее от слез. Стояла, замерев, пока он не повел за руку в чум, сам снял с нее дорожную шубу-сокуй с капюшоном, кухлянку, после, усадив на постеленные шкуры, — обувь-торбасу. Говорил при том ласковые слова — пусть она не понимала, но должна была почувствовать по тону желание добра. И, как ему показалось, немного оттаяла — несмело улыбнулась, когда он протянул кусок хлеба и копченного мяса, принялась есть. Потом, наверное, вспомнила о своих обязанностях хозяйки — сказало что-то, соскочила и принялась хлопотать. Разобрала сложенные в тюки вещи, достала из кожаных мешочков припасы и стала варить в котле. По-видимому, за привычным делом уже не думала о страхе — на лице не осталось и тени той боязни,

что видел вначале.

Прошел не один день, пока Томпуол привыкала к мужу, его заботе и доброте. Помогал ей в чуме, топил печь, носил воду из проруби, даже научился ухаживать за оленями. Выстроил для них загон, кормил зерном и ветками кустарников, иногда, когда спадал мороз, выезжал на упряжке из лагеря вместе с женой — она помогала запрячь в нарты и сама управляла ими. Не скрывала радости от быстрой езды, громко кричала, подгоняя животных, так могли ездить часами, останавливаясь временами для отдыха — своего и оленей. Постепенно раскрывалась перед мужем, уже не стеснялась при нем своих еще детских забав — игралась в снежки, строила снежные фигуры, бегала шаловливо между деревьями и ловко забиралась на них, а потом прыгала ему в руки, а он ловил и оба смеялись.

Нарты с оленьей упряжкой

Так между ними складывалось нечто подобное дружбе, о большем Лексей пока не помышлял — главным для него было доверие той, кого полюбил. Даже спали вместе без намека на близость — она прижималась к нему и засыпала, а он терпел муки вожделения, но не покушался на ее невинность. Лишь когда посчитал, что не напугает Тому — так он называл жену, а она отзывалась, — понемногу перешел к ласкам. То легонько приобнимет и погладит, то поцелует в ушки или глазки, а она принимала как игру и отвечала. Долго ли, коротко, но однажды между ними случилась близость — жена отозвалась на его поцелуи в самых сокровенных местах и потянулась к нему. Брал ее осторожно, стараясь не причинять лишнюю боль, а потом утешал, когда она все же расплакалась. А на следующее утро сама пожелала — по-видимому, в ней пробудилась женская природа, — и еще несколько раз на дню. Вот так, без насилия и обиды, у них сложилось найти единение душ и тел.

В самой середине зимы едва не попали в беду — в тундре их застала пурга, когда они отъехали от лагеря на десяток верст. Не сразу заметили надвигающееся ненастье, только когда стало быстро темнеть, а ветер задул с большой силой. Повернули упряжку обратно, но вскоре потеряли свой след и ехали практически наугад, доверившись чутью животных. Только много не проехали — олени встали, как будто не знали, куда бежать. Шли минуты, они уже стали беспокоиться, а седоки боялись вмешаться, сделать только хуже. Томпуол вслух молилась своим богам о спасении, Лексей же мог надеяться только на удачу и в то, что она не покинет его. В какой-то момент олень в центре упряжки что-то почуял, повернул голову влево, после потянул в ту сторону всю упряжку. Прошел час, второй в снежной мгле, уже должны дойти до лагеря, но никого впереди не было, так и двигались неизвестно куда.

Олени оправдали надежду седоков — вывели к какому-то стойбищу. Пурга не унималась, виделось лишь на несколько шагов и неожиданно прямо перед ними из темноты возникло спасительное жилище. Уже замершие после многих часов на морозе, Лексей с женой сошли с саней и направились к чуму — позаботиться об оленях уже не было сил. Обошли вокруг, с подветренной стороны увидели вход, закрытый оленьей шкурой. Постучал ладонью по ней, стряхивая снег и давая хозяевам знать о себе, после отодвинул с краю, пропустил Томпуол и протиснулся следом за ней. В чуме перед очагом стояла женщина средних лет и что-то варила, а в глубине сидели на шкурах мужчина и пятеро детей — от малыша лет трех до подростка.

Похоже, что семья готовилась к ужину, от запаха бульона у Лексея свело в животе — не только замерз, но и проголодался! Хозяева от мала до велика с любопытством уставились на вошедших, по-видимому, ожидая объяснений. Слово у гостей, как повелось, взял мужчина, Томпуол же отодвинулась в сторонку, скромно

склонив голову:

— Дорообо, дьиэни бас билээччилэр (здоровья хозяевам дома)!

Лексей за минувшие два месяца немного научился от жены местному языку — понимал хоть через слово, но общий смысл улавливал, говорил же хуже, лишь простые предложения и то коверкая. Поэтому, высказав приветствие, кивнул жене, поручив ей самой изъясняться с хозяевами. Долго они вопросами не мучили, муж предложил гостям снять верхнюю одежду и присаживаться, сам же вышел распрягать оленей и ставить их в загон.

Как позже выяснилось, стойбище нганасанов, в котором оказалась юная пара, располагалось в двух десятках верст от того места, где застала пурга. Можно считать чудом, что на таком расстоянии олени смогли учуять его, единственное объяснение — ветер дул именно с той стороны. Но все равно, боги или удача не отвернулись от молодых, спасли почти от верной гибели в сильный мороз. Правда, совсем без обморожения не обошлось, причем у казалось бы более крепкого Лексея — кожа на лице пошла белыми пятнами, потеряла чувствительность, а после, когда немножко отогрелся, стало жечь идущим изнутри жаром. Хозяева заметили неладное с гостем и, пока глава занимался с оленями, его жена предприняла нужные меры — смазала пострадавшее место жиром, напоила горячим бульоном и уложила спать, накрыв тремя шкурами.

Одним обморожением не обошлось, Лексей заболел — жар не спал, а перешел на все тело, к утру впал в беспамятство. В бреду видел чудищ, терзавших его, а отбиться не мог, даже пошевелиться. Уже не было сил терпеть страшные муки и боль, когда услышал чей-то голос, после кошмары отступили, растаяли, как дым. Приходил в себя долго — пробивался сквозь серую мглу, стремившуюся удержать, оставить в вечном покое, но продолжал упорно идти вперед. А потом неожиданно увидел яркий свет и услышал тот же голос — он звал к себе. Потянулся к нему и очнулся — почувствовал запахи, тепло, чье-то прикосновение. Открыл глаза и первое, что увидел над собой, прямо перед ним — чудище с самыми настоящими оленьими рогами! От невольного страха зажмурился — почудилось, что кошмары вернулись, — но тут же подавил его, заставил себя смотреть в представшую перед ним реальность, какой бы страшной она не оказалась.

Рога никуда не исчезли — они продолжали нависать над ним, — а потом под ними увидел обычное лицо местного жителя, разве что смотрел на Лексея казавшимися бездонными черными глазами, а на голову был надет кожаный венец с этими рогами. Одежда тоже казалась необычной — какой-то балахон с пришитыми полосками, косточками и перьями, а в руках держал разукрашенный бубен и колотушку. Сразу стало ясно — перед ним шаман, о таких колдунах в северных племенах слышал многое, но никогда прежде не видел. Им приписывали всякие чудеса — поднимали на ноги смертельно больных, изгоняли злые духи, отводили беду, — но Лексей (вернее, Роман в их общем сознании) считал их домыслом простодушных туземцев, а самих шаманов — если не обманщиками, то, во всяком случае, ловкими манипуляторами людских эмоций. Взять те же камлания — они просто гипнотизируют окружающих сводящими со здравого ума плясками и пением, да еще под ритм своего бубна!

Шаман вызывает духов

Но то, что происходило с ним самим в бредовом состоянии, отчасти внесло сомнения в прежнее убеждение. Если принять тех чудищ за злобных духов, то именно вмешательство шамана помогло с ними справиться. Может быть, есть и другое объяснение, но пока его не находил. Потому не стал скептически следить за местным служителем культа, завершающим обряд. Тот благодарил каждого духа-помощника, после преподнес им символический дар — сердце оленя, принесенного в жертву хозяином чума. А потом вместе с другими жителями стойбища, пришедшими на камлание, отведал приготовленное хозяйкой мясо и распрощался со всеми, пожелав больному здоровья, а добрым хозяевам много тучных оленей. Лексея тоже покормили, но больше бульоном — был еще слаб для плотной пищи, да и почти сразу уснул, без кошмаров и прошлых страхов — по-видимому, добрые духи охраняли его.