Сын капитана Алексича
Шрифт:
Она бывала совершенно спокойной, а брови ее, казалось, никогда не знали покоя, и, может быть, главная прелесть ее лица заключалась именно в этом контрасте между открытым выражением глаз и беспокойными, чуткими бровями.
Она была доверчива, но резка и прямолинейна и, может быть потому, трудно сходилась с людьми. И еще потому, что при первом знакомстве привыкла представлять их себе совсем другими, чем они оказывались на самом деле.
После войны она поступила работать в профилакторий
Случалось, кто-нибудь ухаживал за ней, приглашал на танцы, в кино, в клуб, она отклоняла все приглашения.
— Останешься старой девой, — говорил ей брат.
— Будем вековать вместе, — отшучивалась Женя.
Брат был старше ее и тоже как-то не сумел устроить свою жизнь. Порой Жене думалось: это она мешает ему и, если бы не она, он мог бы жениться и привести жену в комнату, где они жили вдвоем.
Примерно год тому назад Женя познакомилась с техником одного из московских строительных управлений Константином Костровым.
Все произошло крайне обычно, даже тривиально: школьная подруга Жени Нюся пригласила ее на день рождения сына.
Нюся была очень серьезная, «дотошная», как ее называли в школе, и казалась Жене счастливой уже одним тем, что, по ее же мнению, никогда не делала ошибок.
Они были разные, совершенно непохожие друг на друга, но, как часто бывает, инерция старой дружбы до сих пор в какой-то степени связывала их, и, встречаясь время от времени, обе искренне продолжали считать себя близкими подругами.
Как и обычно, у Нюси все было благопристойно, прилично и очень скучно. Нюсин муж, учитель математики в техникуме, молчаливый и тихий человек, вежливо слушал Нюсину маму, которая обстоятельно рассказывала о том, как хорошо училась Нюся в школе, сплошь на одни пятерки. Потом Нюся показывала тетради своего сына, чистенькие, безукоризненные тетради, — сын пошел в мать, тоже учился на одни пятерки, — и, чтобы подчеркнуть его одаренность, удрученно говорила:
— Теперь так трудно учиться, не то что в наше время…
Тут же сидели две тетки Нюси, обе одинаково толстенькие, смешливые старушки, качали головой в такт Нюсиным словам, с уважением пришептывали:
— Да, да, теперь очень трудно учиться…
«Как она рано постарела, — грустно думала Женя, глядя на толстые руки Нюси, на ее озабоченные глаза, уже окруженные ранними морщинками. — И слова-то какие говорит: «в наше время», словно не тридцать ей, а все пятьдесят».
Женю не тяготило одиночество, она даже привыкла быть одной; правда, иной раз и она думала о семье, близком человеке, о верной, доброй руке, на которую можно опереться.
Но она гнала от себя эти мысли, и теперь, глядя на Нюсю, на ее молчаливого мужа и тихонького,
Нет, не этого ей бы хотелось, не об этом мечталось. Чем жить такой вот размеренной, тусклой, раз и навсегда упорядоченной жизнью, лучше уж быть одной, независимой, свободной и чувствовать себя молодой, несмотря ни на что.
В конце вечера пришел новый гость — знакомый Нюсиного мужа. Звали его Константин, Костя.
Он был молодой, года на три моложе Жени, светловолосый, синеглазый.
Внешне ничего особенного, но с его приходом словно струя свежего воздуха ворвалась в тихую комнату.
У него был громкий голос, порывистые движения, и минуты не мог усидеть спокойно. Он приподнял Нюсиного сына и тормошил и кружил его до тех пор, пока мальчик не рассмеялся, и только тогда стало видно, что это обычный нормальный мальчишка, а не только первый ученик четвертого класса.
Потом он заставил мужа Нюси выпить рюмку особой водки «Паланга», которую он принес с собой, и упросил его спеть что-нибудь под гитару. И вдруг оказалось, что у этого добропорядочного молчаливого педагога неплохой голос и что он весьма прочувствованно исполняет цыганские романсы.
Потом завели проигрыватель, и Костя стал танцевать с Женей, с Нюсей и даже с Нюсиной мамой.
Танцевал он все танцы подряд и все одинаково плохо. Но это не смущало его. Он старательно кружил Нюсю, ее толстую маму и шептал Жене на ухо:
— После них с вами отдыхаешь. Честное слово!
«Смешной, — думала снисходительно Женя, глядя на его пылающие щеки. — И такой какой-то — весь на поверхности, прозрачный…»
Когда все уселись за стол и Нюся внесла различные слоеные, бисквитные и песочные пироги собственного изготовления, а Нюсина мама стала разливать чай, Костя тихо шепнул Жене:
— Удерем?
— Хорошо, — согласилась Женя. — Но как?
— Это уж мое дело.
Они скрылись незаметно, по-английски, как сказал Костя.
Оба вышли в коридор, будто бы на минутку, и не вернулись.
— Обидятся, — сказала Женя.
Он рассмеялся:
— Что вы! Напротив, спасибо скажут. Они же все с ног сбились, у Нюси даже глаза слипаются. Не заметили?
Женя не заметила, но положилась на него. По-английски так по-английски, тем лучше.
Возле Жениного дома Костя остановился, взял Женю за руку.
— Вы хорошая, — сказал он. — Вы то, что называется «свой парень».
— Правда? — спросила Женя.
— Конечно. С вами легко и говорить и молчать.