Сын капитана Алексича
Шрифт:
— Старуха заругает…
Они не любили бабушку, называли ее ведьмой, сквалыгой, старой скрягой.
— Снегу зимой дать и то пожалеет, — говорили они.
Женя дивилась. Как это можно снег жалеть? Он же ничейный!
— Она за яблочки свои трясется, — говорили ребята. — Жадюга…
Бабушка и впрямь не спала ночи, обходила сад, сторожила свои яблоки.
— Не углядишь — все оборвут, и листика не оставят, — говорила она.
— У вас же много, — замечала Женя. — Вон сколько…
Бабушка
— Сплюнь три раза, чтобы не сглазить.
Было в саду одно дерево, бабушка говорила:
— Такой яблони во всем районе не найти!
Яблоки на нем были маленькие, краснобокие и, по словам бабушки, очень сладкие.
— Китайка, лучше не бывает, — хвалилась бабушка.
Однажды, когда бабушки не было дома, Женя влезла на дерево и нарвала китайских яблок — полный подол. Хотелось угостить новых друзей, да и самой попробовать, что это за такие невиданные китайские яблочки?
Бабушка все сулилась — отведаешь осенью, но до осени еще сколько ждать…
Женя не успела выбежать за калитку, как навстречу попалась бабушка.
Только глянула на нее — все сразу поняла.
— Это еще что надумала?
Женя стояла, прижимая к себе подол, опустив голову.
Гладкое бабушкино лицо покраснело, губы стали тонкими, как ниточки. Сильными цепкими пальцами она больно схватила Женино плечо, повернула к дому.
— Бесстыдница, а ну домой! Я сейчас с тобой по-свойски погуторю!
Женя вывернулась из ее рук, отпустила подол. Яблоки посыпались на землю, раскатились в разные стороны.
Бабушка, словно коршун, кинулась их поднимать.
— Бессовестная, — приговаривала она, собирая яблоки. — Ты сперва свое заводи, а потом хозяйствуй. Ишь, на чужое роток разинула!
И тогда Женя, заложив руки за спину, очень тихо сказала ей:
— Я у вас больше не останусь.
Бабушка и головы не повернула.
— И уходи от меня, очень даже хорошо, тоже мне, навязались на мою голову…
А Женя со всех ног побежала на речку к Коле.
— Идем, — сверкая глазами, сказала она. — Мы у нее больше не останемся. Она — ведьма, сквалыга!
Коля изумленно хлопал ресницами.
— Да ты что?
Тогда Женя расплакалась, закричала:
— Домой, уедем домой, сейчас же!
Он лениво пожал плечами, — чего это она выдумала?
А она повернулась и стремглав побежала через лес, на станцию.
«Домой, в Москву, не хочу больше у нее оставаться, ни за что!»
До станции было неполных восемь километров. Она прибежала туда к вечеру.
Поезд на Москву уже ушел, следующий должен был пойти утром.
У Жени не было ни копейки, и все-таки она решила — как бы там ни было, уехать во что бы то ни стало!
Поздно
Бабушкино лицо было мокрым от пота, волосы сбились на лбу. Она тяжело и неровно дышала.
— Ну и характерная же ты, — сказала она, увидев Женю. — Вся в отца…
В голосе ее звучала досада и в то же время гордость. Вот какая у нее внучка, характерная, в отца!
Женя и не поглядела на нее. Обернулась к Коле, спросила:
— Едешь со мной?
И он покорно ответил, хотя и был старше ее на четыре года:
— Как хочешь…
Они уехали утренним поездом. Сколько бабушка ни просила, сколько ни билась, Женя не уступила.
Пришлось бабушке самой им билеты купить и так, без вещей, как они были, проводить в вагон.
Она стояла на перроне скучная, вытирая ладонью глаза.
Коля сказал задумчиво:
— Жалко ее.
— А мне ни капельки, — сурово отрезала Женя.
Так с той поры она не была у бабушки и не видела ее. Бабушка писала письма, звала к себе в гости. Женя и слушать не хотела.
Такой она была в детстве, такой и осталась — решительной, резкой, рубить так рубить, сплеча, без оглядки.
«Хорошо это или плохо? — думала Женя. — А, не все ли равно, — решила она, — какая бы я ни была, себя уже не переделать. И не надо».
Снова кажется — перед ней книга, и она листает ее, заглядывает то в середину, то в конец, то прочтет самые первые страницы и опять глядит в середину, будто хочет узнать, что же дальше?
А что узнавать — дальше все понятно, все ясно. Конец счастливый, в этом она уверена.
Когда-то в школе кто-нибудь приносил в класс интересную книгу, и все читали по очереди.
Доходил черед до Жени, и она первым делом спрашивала: «Какой конец?»
Если грустный, ни за что не возьмет читать, какой бы интересной ни была книга.
Так до сих пор не прочла «Муму». Даже двойку однажды получила. Не захотела читать и не стала, и никто ничего не мог с нею поделать.
Сеня Комарский сказал тогда почти восхищенно, потому что в Жене его восхищало все:
— Чудак ты, Жека, порядочный.
— Ну и пусть, — ответила Женя.
Спустя месяц она схватила новую двойку: отказалась писать изложение романа «Анна Каренина».
— Я же его не читала, — просто сказала она.
В самом деле, очень надо! Вчитаешься, привыкнешь видеть эту самую Каренину, как живую, и в то же время заранее знаешь: все ни к чему — и любовь ее, и красота, и дорогие наряды, все равно бросится под поезд…
Зато теперь, в невидимой чужому глазу книге, которую она читает, конец ей заранее известен. Все кончается хорошо. Лучше и быть не может.