Сын капитана Алексича
Шрифт:
— Не за что, — ответила Женя.
Потом она шла по улицам, сворачивала в переулки, выходила к площади, спускалась к реке и вновь поднималась в гору.
И люди шли ей навстречу, чужие, занятые своими мыслями и делами, но, совсем как в детстве, все они казались ей знакомыми, словно уже не раз она встречалась с ними, то ли наяву, то ли во сне…
1
Федор Кузьмич с досадой бросил телефонную трубку на рычаг.
— Вот, — сказал он, — полюбуйся…
Встал из-за стола, резко отодвинул стул и прошелся по комнате.
— Говоришь ему — чудак человек, не распыляйся, выбери что-то одно, наиболее близкое тебе…
— А он что? — спросил я.
— Что он? — Федор Кузьмич повернулся ко мне. — А ты что, его не знаешь? Смеется, говорит, все нравится, сам не поймет, что больше…
Он сел за стол и стал рисовать карандашом на чистом листе бумаги длинноухих зайцев.
Это была давняя его привычка. Бывало, зайдешь к нему в кабинет, увидишь на столе бумагу с зайцами и сразу поймешь: не иначе, был он чем-то взволнован…
— Самое плохое, — сказал Федор Кузьмич, тщательно вырисовывая очередного ушастика, — самое плохое — это то, что Сергей талантлив. Да, друг мой, как это ни звучит странно, даже парадоксально! Понимаешь, — пояснил он, подняв голову и глядя на меня синими, красивыми глазами, — кому много дано, с того, стало быть, больше и спросится. Я Сергея не принуждал — выбирай любое дело, лишь бы по душе было. Но разве его поймешь, что ему по душе?
Он пристукнул по столу кулаком.
— Жадность хороша, но в умеренных дозах. Хорошо, если человеку хочется овладеть как можно более разносторонними знаниями, я первый за это, но надо же иметь какую-то твердость, не распыляться, наметить себе единую цель и идти к ней…
Я невольно улыбнулся.
— Ты чего ухмыляешься? — недовольно спросил он.
— Я думаю, если бы у Сергея был отец… — начал я.
— Ну и что с того? — оборвал он меня. — Думаешь, если бы он был моим сыном, я бы к нему иначе относился?
— Как знать.
Федор Кузьмич покачал головой:
— Чудной ты, Гвоздь, как я на тебя погляжу. Ну и что с того, что Сергей мне не родной? Что с того, что ты, или Катя, или Егор не родные мне по крови? Разве в этом дело?
Заложив руки за голову, он откинулся на стуле.
— Помнится, были вы маленькими, я все думал: ладно, вот вырастете — и словно гора с плеч, сами за себя постоите, ан нет, выросли, стали бриться, а забот, кажется, еще больше…
— Надежда Поликарповна говорит: маленькие дети спать не дают… — сказал я.
— А от больших сам не заснешь, — закончил он. — Да, пожалуй, справедливо.
Я бросил взгляд на стенные часы.
— А ты что на часы поглядываешь? Спешишь куда-нибудь?
— Мы
— А, договорились. Хорошо, иди, только не опаздывай к обеду.
Я открыл дверь, и Федор Кузьмич крикнул мне вдогонку:
— Поговори там с ним, может, скорее распознаешь, о чем он все-таки думает.
— Ладно, — пообещал я.
2
Над Волгой кружат чайки. Они касаются крылом воды, как бы заигрывая, и снова взлетают вверх.
Кое-где в чистом, омытом ночным дождем воздухе поблескивают паутинки, в небе летят вереницы птиц. Все они тянутся в одну и ту же сторону — на юг. Осень не за горами…
Сергей провожает глазами чаек.
— Дождь будет, — говорит он. — Чайки разгулялись, к дождю, наверно…
Мы лежим на земле под деревьями в старом городском саду.
Разросшиеся ясени и тополя не пропускают солнечных лучей, только изредка, как бы прорвавшись, скользнет по траве или по стволу луч солнца, блеснет на миг и скроется снова, плотно скрытый от нас пышными, лишь кое-где тронутыми ржавчиной кронами.
Чуть в стороне тихо лежит Катя Кожина. Я окликаю ее. Она не сразу отвечает. Светлые, зеленоватого цвета глаза ее кажутся светлее ее загара. Брови и ресницы слегка выгорели. На шее — ожерелье из крупных ягод рябины.
Когда-то в детстве наши девочки любили носить ожерелья из рябины. А Катя, видно, до сих пор любит.
Свежий ветер летит с Волги. Сергей прав — будет дождь.
— Не трогай ее, — говорит Сергей. — Она нынче не в духе.
— Вот как, — спокойно парирует Катя. — А я этого почему-то не заметила.
Она переваливается на бок и, подперев щеку рукой, спрашивает меня:
— Надолго приехал?
— На три дня, — отвечаю я.
— Хорошо, если бы и Егор приехал, — замечает Сергей. — Он так хотел с тобой повидаться!
— Как он живет? — спрашиваю я.
— По-прежнему, — отвечает Катя. — Работает в Рыбинске, пионервожатым, стихи пишет, — что ему еще делать?
— Иногда у него хорошие стихи получались, — вспоминает Сергей. — Помнишь, например, марш «Розы ветров»?
— Конечно.
Я медленно начинаю запевать:
Сизые чайки кружатся над Волгой,
И пароходы гудят.
Может, мы скоро уедем надолго
И не вернемся назад!
Сергей подхватывает припев:
Но где бы мы ни были,
Где бы мы ни жили,
«Розу ветров» не забыть никогда.
Нас родные дали
Крепко спаяли,
Все равно воротимся сюда!