Сын капитана Алексича
Шрифт:
Да, как было задумано.
Ей представилась жизнь вдвоем, там, на целине, жизнь, которую они обдумали и рассчитали всю как есть, начиная от занавесок на окнах и кончая желанной встречей вечером, после работы, когда только они одни, когда за окнами вечер, а они друг для друга, совсем одни…
И эта жизнь, которой уже не суждено сбыться, вдруг показалась ей такой пленительной, такой прекрасной, что она прижала руки к груди, как бы стремясь утишить изболевшееся, тоскующее сердце.
Мимо
— Воздухом решили подышать?
Женя лениво повернулась к нему:
— Жарко.
Он удивился:
— Разве? Вот уж не сказал бы!
— Скоро станция? — спросила Женя.
— Через восемь с половиной минут, — он взглянул на свои ручные часы. — Станция Пастухово. Слыхали про такую?
— Да, то есть нет, — ответила Женя. — Да, кажется…
Все произошло быстро и неожиданно. Неожиданно, может быть, прежде всего для самой Жени.
Восемь с половиной минут… За это время можно сделать очень многое. Даже больше, чем можешь себе представить.
Она вернулась в купе. Ксения Степановна уже лежала, старый доктор читал журнал «Здоровье».
— Забавно, — сказал он. — Пишут о новых методах лечения люмбаго, а мы в нашем селе уже четвертый год применяем сей новейший метод…
— Да? — невнимательно спросила Женя, собирая со столика свои вещи.
— Ну как, пожалуй, и на покой пора? — позевывая, спросил он.
— Нет, я не пойду спать, — сказала Женя. — Я выйду здесь. Мне надо навестить подругу. У меня здесь школьная подруга живет, в Пастухове, она меня давно уже ждет, и я все собираюсь ее навестить и вот теперь решила, надо бы заехать к ней по дороге…
Она говорила очень быстро, словно боялась, что ее перебьют.
Как бы со стороны до нее доносился собственный голос, и она поразилась, до чего спокойно, безмятежно, даже весело звучит он, послушаешь — и не придерешься, поверишь: так оно и есть.
— Скоро выходить, а я еще ничего не успела собрать…
И все-таки она собралась. Ничего не забыла. Заперла чемоданы, придвинула ближе к двери ящик с приемником.
Ксения Степановна приподнялась, удивленно следя за Женей.
— Давно надумала?
— Давно! — весело ответила Женя. — Я, знаете, давно к ней собиралась, а теперь вот вспомнила: мимо еду…
Поезд постепенно замедлил ход.
Ксения Степановна вздохнула:
— Привыкла я к тебе, думала, нам еще долго ехать вместе…
— И я думала, — улыбнулась Женя.
— Что ж, счастливой тебе дороги…
Женя кивнула ей:
— И вам счастливо доехать! — Потом протянула руку Аркадию Аркадьевичу: — Желаю всего самого хорошего.
Он задержал ее ладонь.
— Если надумаете, не забудьте, я всегда с
Быстро вырвал из журнала страничку, написал на ней несколько слов карандашом.
— Вот мой адрес…
Усмехнулся, перехватив укоризненный взгляд Ксении Степановны.
— Я не уговариваю, это просто так, на всякий случай…
— Да, — сказала Женя. — Я понимаю, конечно…
Надо пройти и через это испытание. Выслушать напутственные слова этих, в сущности хороших, людей, в свой черед сказать им что-то, что обычно говорят, расставаясь…
И она повторяла, улыбаясь, кивая головой:
— Счастливо доехать. Всего наилучшего. И вы тоже будьте здоровы…
Наконец все позади. Поезд, должно быть, уже ушел. Носильщик сдал ее вещи в камеру хранения. Она одна, в чужом городе, о котором раньше никогда не приходилось слышать.
Было холодно, но не ветрено. В лиловых сумерках темнели деревья, кое-где светились окна домов, острые лучи света ложились на притихшую землю.
Улицы были то узкие и гористые, то внезапно просторные, как бы вставшие во весь рост, загадочные и молчаливые улицы незнакомого города.
Грустная осенняя луна несла свой бледный свет над домами, деревьями, над льдисто поблескивающей рекой, в которой отражались быстрые, сменявшие друг друга облака.
На углу, возле крайнего дома, темнела узенькая скамейка. Женя села, с наслаждением вытянула ноги. Ее охватила такая глубокая, безмерная усталость, что хотелось лечь, закрыть глаза и никогда не вставать больше.
Но она не легла, а сидела, прислонясь спиной к шероховатым доскам забора, за которым шла какая-то своя, далекая от нее жизнь.
Время от времени тонко повизгивала собака, должно быть во сне.
«Щенок, — подумала Женя. — Что ему снится, интересно? Наверное, видит себя большим, взрослым псом, которого боятся все окрестные собаки».
Потом послышались чьи-то тяжелые шаги, хрипловатый женский голос произнес, зевая:
— До сих пор тесто не поднялось. Еще в обед поставила, а оно ну хоть бы чуток поднялось!
Заметно ломающийся мальчишеский баритон сказал, торопливо глотая слова:
— А ты, мам, погоди, утром поднимется.
— Чего уж тут ждать, — сказала женщина. — Пойду трубу закрою.
Скрипнула дверь, — должно быть, она вошла в дом. Мальчик крикнул вдогонку:
— Мам, ты мои тетради не трогай. Я еще географию не кончил.
Чужая жизнь казалась такой ясной и невозмутимой.
Вот в комнате, на столе, лежат тетради и атлас, мать закрыла трубу в печке. Тепло, половицы скрипят под ногой, кошка умывается, сидя возле печки, во дворе собака повизгивает со сна. Мирное, ничем не тревожимое, теплое житье…