Сын Моржа и Куницы
Шрифт:
Дверь открылась.
Катерина её придержала и вошли две молодые девушки — одна уже созревшая, с анимешным размером груди и толстой русой косой до пояса, другая юная, совсем мелкая девчонка, тощая и плоская чертёнка, светлая шатенка, стреляющая глазами и открыто улыбающаяся.
Обе в белых коротких халатах и свободных штанах, с ярко-красными передниками и в алых шапочках. У девицы постарше передник заканчивался немного выше колен, у мелкой егозы передник крошечный, в пару ладоней шириной, от пояса с трудом отличимый.
— Это Ульяна, подстряпница, и Венька, побегушка, —
До антарктического льда Марковны не дотянула, но морозом шибанула.
Девицы поставили на стол пару подносов: с тарелками, чашками, вилками-ложками, и тут же испарились.
— Итадакижрать! — радостно воскликнул Егор, потёр руки и удостоился недоумённых взглядов. — Чего? Я сказал: приятного аппетита.
— Юный гость, — поджала губы Катерина и метнула тёмную молнию взгляда. — Я закончила с отличием Высшую академию Столового Искусства в Краснодаре. Хочу предупредить: при определённых обстоятельствах произнесённое вами может вызвать… — она запнулась, — некое… очень голодное существо.
Она наклонилась к Егору, показав в вырезе белейшей блузки увесистые полушария, и уставилась суженными зрачками в глаза подростка. Убедилась, что тот не косится на всякое кругло-увесистое, и тихо, но твердо произнесла:
— Будьте осторожны с тем, что вы говорите еде, если не желаете сами стать едой.
И ушла.
— Сурово… — протянул устрашённый Егор. — Она же пошутила?
Куней потянулась к подносу. Схватила сразу две вилки, наколола жареные колбаски. Жадно откусила от одной, и тут же, ещё жаднее, от другой. Забрала в левую руку обе вилки с колбасками, вырастила на пальце правой длинный коготь, наколола печёные болгарские перцы и смачно ими зачавкала. С сожалением смотрела на золотистые ломтики жареной картошки и крупно нарезанную зелень. Видать, печалилась, что рот только один.
Седой же взял тарелку с картошкой и, не мудрствуя, высыпал половину в пасть. Забросил туда же несколько колбасок, кусок сыра, затолкал пучок петрушки.
— Афрымтифкая гвагкия… — чавкнул он. — Пгди… фчас траскжуу…
Глядя на успехи напарника, рыжая ускорилась, метала в рот всё, что на столе стояло и лежало, глыкала, запивая компотом из высоченной кружки.
Выдохнув, седой догрыз очередную колбаску, глотнул компот. Потянулся выбрать чего-то ещё из еды и задумался.
— Антипатическая магия, — буркнул он, наконец. Схватил и разорвал жареного цыплёнка. — Я в ней не силён. — Хрустнул цыплячьими костями, разгрыз и проглотил не жуя. — То, что ты ешь, со временем съест тебя. Как-то так, не силён.
— Стряпницы редко о еде шутят. Эта выбилась в старшие служанки, но академические знания и подход не забыла. — Подтвердила рыжая, на время прекратив кулинарную битву, лёгким движением лапы украла и шустро выхлебала компот Егора. — А ты чего сидишь открыв рот? Налетай!
И Егор налетел. Пока тупил, осталось немного, но хозяева еды не пожалели. Хватило и на голодающих астральников, и на тех, кто ушами хлопает. Он накидал на тарелку всякого: мяса, зелени, сыра, крупно нарезанного хлеба и быстро смолотил, вызвав одобрительные
Когда еда закончилась, Егор собрал тарелки и кружки на один поднос, сложил те вместе и вышел, ведомый запахами. На пороге столовой его перехватила востроглазая и смешливая побегушка, отобрала подносы, ускакала с ними, вернулась, отвела Егора на кухню руки помыть и выпнула в коридор. Всё время обстреливала, как из пулемёта, короткими солнечными улыбками.
Ослеплённый в самое сердце Егор проморгался, да и возвратился в пенаты.
Зашёл в комнату, походил, посидел в кресле, снова побродил.
Наёмники лениво следили за ним сытыми взглядами.
— Значит, и такое возможно?
— Мир велик, — не сразу откликнулся седой. И пожал плечами.
Рыжая промолчала и уронила голову на подушку. Похоже, засыпала от сытости и ощущения безопасности, прикорнув на кровати Егора.
Тот и ушёл. Снял с вешалки куртку, набросил на плечи, да и выбрался в коридор, направившись на выход. Погулять, благо разрешение дали.
У дверей наружу Егора встретил Паук, сухой и удивительно угловатый мужчина средних лет, состоящий как бы из локтей, колен, ног, рук и неприметной одежды. Туловище тоже было, но такое тощее, что казалось ещё одной ногой или рукой. На лице Паука навечно застыла лёгкая усмешка, а левая щека время от времени подёргивалась.
Вместе и вышли на улицу, Паук неслышно скользил за спиной Егора.
Смеркалось.
Солнце уже село, но небосвод ещё светился багрянцем, даря скудный свет.
Впереди, почти у самой воды, виднелись пара простых деревянных скамей. Два столба и доска, куда проще. Похожие на липецком пляже стояли, правда, в воде. Люди их использовали чтобы ноги от песка отмыть и тут же обуться. А здесь, поди, просто у воды время проводили, наслаждались рассветами и закатами.
— Вы, случаем, не курите? — спросил у Паука Егор.
Тот покачал головой.
Егор подумал и ещё спросил:
— А батарейки у вас нет?
— Батарейки? Электрической?
— Да, такой, плоской, квадратной. И куска тонкого провода.
— Может и есть, надо посмотреть.
— Я подожду здесь, честно. В воду не полезу.
— Извини, парень. — Паук снял с пояса рацию и сказал: — Один шесть. Горный, у нас в тумбочке в левом углу батарейки лежат. Посмотри, есть там квадратная? Вроде была. И провода отмотай с локоть, ноль третьего. Да, принеси.
Горный и принёс. Передал Пауку, а тот Егору.
— Спасибо. Можно я посижу на скамье у воды?
Паук молча кивнул. Подумал, и сказал:
— Я буду рядом, ничего такого не делай, — и улыбнулся, удивительно тепло.
— Ничего не сделаю! — Егор поднял руку в пионерском салюте. И ушёл к воде.
Сел на скамью боком, чтобы видеть охранника, а тот замер шагах в тридцати позади. Порвал провод на две части, зачистил зубами от изоляции концы, примотал к плоским клеммам батарейки. И осторожно, очень осторожно зачерпнул яркую точку из кармана. Положил на левую ладонь, рядом неуклюже пристроил батарейку. Скрутил провода так, чтобы они соприкасались изоляцией, а зачищенные концы были параллельны, образуя этакую двузубую вилку.