Сын (не) для дракона
Шрифт:
Повисла тишина.
Что ж, это объясняет по крайней мере то, почему Сорин так упрямо пытался вытащить из воды меня, хоть я и сопротивлялась.
— Мне жаль, — наконец сказала я.
Сорин повел плечами.
Хорошо, что между нами ничего нет, кроме моего ошейника и заблуждений Сорина о том, что я могу родить ему ребенка. Иначе мне было бы очень больно слышать о том, как он говорит о другой женщине, пусть и погибшей.
А так — мне плевать. Ведь плевать же?
— Не думала, что принцессам разрешено плавать в одиночку. В смысле, — поторопилась
— С ней был я, — отрезал Сорин и тут же сбавил обороты. — Ты права. С ней должна была быть свита. Но Игрид никогда не волновали правила, меня, начальника стражи, ей было достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности и не скучать без общества.
Хорошо все-таки, что на этого дракона мне плевать.
— Ты не виноват в том, что она утонула, — великодушно заявила я, поборов внутри желание ударить побольнее и заметить, что Сорин доверенную ему принцессу не сберег.
Он осклабился.
— Я знаю, кто виноват. Этот кошачий выродок, беспородный приблудыш. После ее смерти он получил все: золото, власть, свиту уродов-прихлебателей — целое королевство.
— Ты можешь это доказать? — прищурилась я, вцепившись в знакомую тему.
Сорин помолчал, коротко облизнул губы, как почуявший добычу хищник.
— На груди каждого дракона, который посмел лишить жизни своего сородича, остается шрам.
Задумавшись, я провела по губам указательным пальцем.
— Имеется в виду только непосредственное лишение жизни? Если дракон, скажем, был соучастником? Или организатором? Заказчиком? Считается ли лишением жизни, например, оставление в беде? Речь идет о прямом или косвенном умысле? А если намерение лишить жизни было, но по независящим от дракона причинам ничего не вышло? Что тогда?
Бесят меня расплывчатые формулировки, ничего не могу поделать. Ну как с таким можно работать?!
Моргнув, Сорин уставился на меня, как будто впервые с начала нашего разговора понял, что общается не сам с собой.
— Каждого, кто посмел лишить жизни своего сородича, — повторил он медленно, почти по слогам. Можно подумать, это я тут несла ерунду! — Это кровный закон, ни один дракон не должен поднимать руку на своего. На человека — можно.
Очаровательно.
— Я имею в виду…
— Неважно, сам он убил или нет. Игрид утонула, но я знаю, что виноват в этом Ариан!
— У него есть шрам на груди?
— Нет, — неохотно ответил Сорин. — Ему удалось провести самого Огненного — но не меня.
Ну конечно, в правилах этого вашего Огненного лазеек больше, чем дырок в сыре.
— Я стащил с этого кошака камзол сразу после того, как вернулся во дворец, — сказал Сорин. — Еще с того момента, как погиб король, я подозревал, что он не просто жадный до власти ублюдок, но еще и убийца.
— Но его кожа оказалась чистой?
— Да.
Мы замолчали. Я развлекала себя игрой «Придумай сто вариантов обойти правила местного бога», а Сорин, наверное, решал какие-то более важные вопросы, потому что спустя несколько минут он повернулся на бок и улыбнулся,
— Это… прошлое. То, что случилось еще до твоего рождения, до рождения твоего деда.
— К чему ты это? — обернулась я к нему.
— Я впервые за многие годы надеюсь на будущее. Засыпай, Кэтэлина. День был долгим.
Глава 19
— Я не могу быть беременна, — заявила я и скрестила руки на груди.
— Нет, можешь. — Дракон улыбался так широко, что ему хотелось врезать.
Мы стояли рядом с трактиром под ветками сухого дерева. Деревенский конь Туман, которого специально для нас оседлали, ни в какую не подпускал меня к себе. Стоило мне приблизиться, он шарахался, испуганно ржал, а один раз вовсе встал на дыбы.
— Чутье не может обмануть Тумана! — еще сильнее разулыбался Сорин.
Ну что за человек! Дракон!
— И ты, и он несете чепуху. Я не могу быть беременна — и точка.
Может, поверить в чудо мне было бы проще, если бы не бессонная ночь. Сорин уснул достаточно быстро, его спокойное дыхание убаюкало бы и меня, если бы не проклятые сны. Стоило мне задремать, как я оказывалась то где-то в темноте, то посреди огромного дворцового зала. В руках у меня было пахнущее младенцем одеяльце, и откуда-то я знала, что ребенка у меня отняли.
Я куда-то бежала, звала кого-то, натыкалась на шипы, которые превращались в зубцы короны, распухали, как раскаленные, отлитые из золота сердца. Слышала детский плач и хриплый старушечий голос, но все никак не могла разобрать слов. Во всем этом я понимала только одно: я потеряла ребенка.
А Сорин в это время спал, как убитый, и все пытался притянуть меня к себе. Бесчувственный! Я думала, что утро будет неловким, но я была настолько дезориентирована плохими снами и усталостью, что сил на стеснение просто не осталось. А Сорин, кажется, понятия не имел, что ему положено чувствовать себя не в своей тарелке.
— До Бьертана полдня пути, — поставил он меня в известность за завтраком.
Я пожала плечами. Полдня так полдня. Все, о чем я могла сейчас думать, — это удобная кровать, тишина и сон без сновидений. Надеюсь, мне, как возможному «сосуду, который поможет прийти в мир новому дракону» дадут спокойно поспать. Хотя я бы уже, наверное, не удивилась, даже если бы узнала, что у «сосудов» принято для гармоничного вынашивания потомства работать в поле с утра до ночи.
Впрочем, кое-что меня удивить все-таки смогло: Туман, который отшатнулся и задергался, стоило мне подойти.
— Тихо-тихо, — растерянно пробормотала я и протянула к нему руку.
— Ты беременна! — торжественно объявил стоящий за моей спиной Сорин.
— Х… Хороших таких вещей не говори, — пробурчала я, не оборачиваясь. — Во-первых, это невозможно. Во-вторых, даже если бы и было возможно, то нужно время, чтобы появились первые признаки.
Я о них все знала, об этих признаках: сонливость, раздражение, тянущая боль внизу живота, как при менструации. Сколько раз я пыталась их в себе обнаружить? Сколько раз разочаровывалась?