Сын Розовой Медведицы

Чернов Виталий Михайлович

Хуги не перестал быть самим собой, но его любопытство к людям с этого дня стало еще острее. И теперь уже почти ни один их шаг не был пропущен им. Он всегда находился поблизости, оставаясь невидимым, сопровождал их, когда они поднимались выше в горы, провожал их обратно туда, где у них стоял шалаш. Он не знал, что они охотятся за ним и что им нужен только он; они же не знали, что он почти всегда рядом.

Так прошла первая половина августа.

15

Кара-Мерген аккуратно каждое воскресенье

приходил в горы. Он приносил продукты, оставался на день-другой в лагере и снова уходил в долину. Когда ему удавалось добыть архара, у его ученых друзей тоже был праздник. Мясо жарили большими кусками на вертелах, предварительно сдобрив медвежьим луком и диким укропом. Жаркое получалось сочным, вкусным, с мягкой пропаренной внутри розовой сердцевиной.

— Да оно же внутри сырое, — обычно уверяла Дина.

— Нет, не сырое, что ты, Дина-апа, — протестовал Кара-Мерген. — Это самый ярар!

И Дина осторожно пробовала этот «ярар» и убеждалась, что мясо действительно прожарилось и очень вкусно.

Мясо архара, как и мясо всякого дикого животного, чуть красноватое, но оно нежно и вкусно. И вряд ли можно сравнить любое мясное блюдо, приготовленное в самых лучших ресторанах, с куском архарьего мяса, изжаренного над пылающими углями. А на аппетит здесь никто не жаловался. Высокогорный воздух, альпийская зелень, постоянные восхождения и спуски по горам делали свое: тело становилось крепким, а дух бодрым.

Научные дела продвигались тоже неплохо. О Хуги теперь знали многое. Уже не раз натыкались на следы, оставленные им на мягкой сыпучей осыпи или где-нибудь у родникового стока, где земля была разжиженной и хранила отпечатки. Найденные следы замеряли, срисовывали в натуральную величину, а однажды Скочинский, раздобыв глину, умудрился сделать слепок и затем хорошенько прокалил его на солнце. Даже непосвященный человек и тот сразу обнаружил бы, что стопа по слепку заметно отличается от стопы обычного человека. Она шире, расплющенней и гораздо больше, чем могла быть стопа хотя бы того же Ильберса.

Однажды Дина и Федор Борисович наткнулись на только что убитого ягненка косули. Он лежал у ручья и был еще теплый. Внимательно осмотрев место и ягненка, они убедились, что это жертва Хуги. На мокрой земле, возле водопоя, четко виднелись его следы. Над ключиком рос клен. Он был ветвист и густ. С него-то, очевидно, и прыгнул на ягненка Хуги.

— Вот разбойник! — сказал Федор Борисович. — Загубил такое милое существо. А мясо он, как видно, любит!

— Давайте сделаем засаду, — предложила Дина. — Он ведь должен прийти к добыче?

— По логике вещей так. Но я не уверен, что он сейчас откуда-то за нами не наблюдает.

Дина поежилась и огляделась:

— Ну что вы!

— Я даже вот к какой мысли пришел недавно. Он вообще все время держит нас на прицеле. Только поэтому нам никак не удается застать его врасплох.

— Неужели такое может быть?

— А почему нет? Надо будет хорошенько осмотреть кромку каменного уступа, под которым мы живем. Вот на обратном пути и осмотрим.

Часа два они просидели в засаде неподалеку

от ягненка, но Хуги так и не появился. Зато прогнозы Федора Борисовича оправдались. Внимательно осматривая вершину каменного уступа над лагерем, они нашли несколько лежек в траве. Прошли дальше, к тому месту, где с высоты падал ручей. В глубокой расщелине, которую за многие годы пробила вода, обнаружили еще два наблюдательных пункта. Отсюда Хуги, надо было полагать, подсматривал за купающимися внизу людьми.

— Ну, что вы теперь скажете? — спросил Федор Борисович.

По лицу Дины стала медленно разливаться краска неловкости.

— Вы что? — засмеялся Федор Борисович.

— Да неужели он подсматривал, когда я… купалась! — пробормотала она сконфуженно и окончательно расстроилась.

— Не исключено. — Федор Борисович весело и на этот раз громко рассмеялся.

Вскоре им опять повезло. Впрочем, везение доставалось немалой ценой. В лагерь обычно они возвращались усталыми, выжатыми, как лимон. Порой даже не хотелось есть: так ныло и болело от усталости все тело.

— Нам бы его выносливость, — не раз, бывало, шутил Скочинский.

Перед этим у них в стане побывал Кара-Мерген. Он принес мяса, соли, рису и муки для лепешек. Напившись чаю, начал собираться в долину, говоря, что завтра снова отправится на охоту за архарами. Кара-Мерген ушел, а они легли отдыхать, уставшие и разбитые после очередной полдневной прогулки в горах. Но Кара-Мерген неожиданно через час вернулся.

— Дундулай-ага, я аю видел. Два большой аю и два аю кичкетай. Вот там в ореховом лесу. Я помню приказ, я стрелять не стал, но я так думал: ты сам пойдешь и посмотришь. Может, шибко интересно будет. Может, этот самый аю нашего Садыка учил, корм давал. Ему как папа-мама был…

Хоть все и валились с ног от усталости, но собрались мигом. Дину решили не брать. Федор Борисович прихватил винчестер, бельгийку на всякий случай оставили Дине.

Кара-Мерген вывел их к скальной россыпи, откуда ниже начинался ореховый лес. Но перед лесом и россыпью лежала огромная поляна. Вот на ней-то и видел Кара-Мерген медведей.

Лежа за камнем, Федор Борисович стал осматривать местность в бинокль. Во все глаза глядели и остальные. Но медведей нигде не было. Лежали час, второй и уже хотели спуститься ниже, к самому лесу, когда вдруг на поляну вразвалку вышел огромный космач. Он понюхал землю, воздух и неожиданно повалился на спину и стал кататься по траве, прихлопывая передними лапами себя по вздувшемуся животу.

— Ах, косолапый! — бормотал Федор Борисович, еще точнее подстраивая по глазам фокус бинокля.

Сильная десятикратная оптика приблизила медведя. Можно было разглядеть даже клоки свалявшейся шерсти на его боках. «А старый, видать», — подумал Федор Борисович и передал бинокль Кара-Мергену.

— Попробуйте определить, сколько ему лет.

Кара-Мерген долго разглядывал медведя, цокал языком, не переставая восхищаться проказами косолапого. Потом зашептал Федору Борисовичу в ухо:

— Я когти смотрел. Совсем хорошие когти.