Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Олдридж Джеймс

— Я сделал все, ради чего приезжал сюда, — пожал плечами Руперт.

— Вы не осмотрели и половины древнегреческих колоний. Не заехали даже в Фанагорию. Вам, кажется, хотелось побывать в этом знаменитом месте?

— Не совсем так. Мне нужен был остров Змеиный, и все, что я там искал, я нашел, — храбро заявил Руперт, решив не играть в кошки-мышки, тем более что ему отводилась роль мышки. Он будет играть в открытую, хоть и не собирается ни в чем сознаваться. Он не должен врать хотя бы себе самому, чтобы не запутаться в собственной лжи.

— Нашли?

Что же именно? — спросил Федор.

— Признаки того, что там побывали греки.

— И это все, что вы искали? — в голосе Федора внезапно прозвучала ирония.

— Может, и нет, — признался Руперт, испытывая облегчение оттого, что намерения собеседника — пусть и опасные — начинают проясняться. — А что? Чего еще я, по-вашему, искал?

Федор лениво улыбнулся.

— Знаете, Руперт, — сказал он, — вы, кажется, напрасно тратили время.

— Вот как?

— Да. Разве вы не могли узнать у наших специалистов все, что вас интересовало, без всяких хлопот?

— Это совсем не то, что искать самому. Особенно, если что-то находишь, — возразил Руперт. — Спросите Нину. Помните, как вы нашли монету, Нина?

Но Нина явно решила держаться в стороне. Она только кивнула. Вид у нее был немного озадаченный, и ей как будто не терпелось уйти. Была ли это просто застенчивость или она чувствовала, что должно произойти нечто жестокое, а может быть, и трагическое? Федор не обращал на нее никакого внимания. Он был спокоен, холоден, насторожен.

— Пусть так, — произнес он, — но мне часто хотелось вас спросить: какой смысл ехать в этакую даль, в страну, вокруг которой кипит столько страстей, лишь для того, чтобы порыться в остатках мертвой цивилизации? А?

— А почему бы и нет? Не все же интересуются современностью и политикой, Тедди.

— И вы не интересуетесь?

— Совсем не интересовался, когда ехал сюда. Во всяком случае, не так, как вы.

Федор рассмеялся.

— На Западе все думают, будто мы интересуемся только политикой…

— Так оно и есть, — перебил его Руперт. — Вы не видите ничего, кроме коммунизма и капитализма.

Федор встал и снял плащ. «Он как будто устраивается надолго, — подумал Руперт. — Кажется, это будет длительная осада». Но Федор улыбался.

— А что вы можете знать о коммунизме и капитализме, — задал он ехидный вопрос, — если ваши мысли витают в заоблачных высотах античности?

— Не так уж много. Но. наверно, немножко больше, чем до приезда сюда.

— Например? — спросил Федор; он бросил плащ на спинку кресла и снова развалился в нем, закинув руки за голову.

— Сейчас вы меня об этом не спрашивайте, — ответил Руперт, — я еще этого не продумал.

— Вам нечего бояться, Руперт, — сказал Федор. — Можете говорить откровенно.

Руперт пристально на него посмотрел. Что он ходит вокруг да около? Или хочет, как инквизитор, выпытать, что у жертвы на уме, а потом уже решит, как с ней поступать. «Похоже, что я сейчас борюсь

за свою жизнь, — несколько театрально подумал Руперт, — но пресмыкаться и двурушничать я не стану. Буду говорить правду, чего бы мне это ни стоило. Да ничего другого мне, пожалуй, и не остается».

— Бояться? — переспросил он. — Чего мне бояться?

— Не знаю, — отозвался Федор. — Но большинство людей, приезжающих с Запада, ведут себя так, словно страшатся заразы, страшатся нас, нашей дружбы. А вам разве не было страшно?

— Пожалуй, было чуть-чуть, — ответил он, взглянув на Нину. Неужели и она чувствовала в нем этот страх? Он вспомнил, с каким подозрением относился вначале к ней и к ее мужу. Да, это так, весь мир охвачен подозрительностью. — Во всяком случае, это не столько страх — сказал он, оправдываясь, — сколько глупая подозрительность.

— А какая разница? — спросил Федор. — Разве одно не вытекает из другого?

— Может быть, но…

— Вы и сейчас думаете, что нас надо бояться?

От этого вопроса у Руперта перехватило дух, будто его ударили в солнечное сплетение. Легко сказать «нет», спасая свою шкуру. Легко сказать «да» из чистой бравады и отделаться полуправдой.

— Нет, — сказал он. — Я не думаю, что мы должны бояться вас, то есть России. Но я думаю, что мы должны бояться коммунизма, а ведь это почти одно и то же.

— С чего вы это взяли? Коммунизм не только русское явление.

— Нет. Но иностранные коммунисты слушаются ваших приказов.

— Откуда вы это знаете, Руперт? Как вы можете с такой уверенностью это говорить? — вступила в спор Нина; это его удивило; теперь он понял, что борется не за одну, а за две свои жизни: за жизнь физическую, которой угрожает Федор, и за жизнь духовную, накрепко связанную с Ниной несмотря на разделяющую их стену разногласий, непонимания и предрассудков.

— Я этого не знаю, — сознался Руперт. — Но почему иностранные коммунисты всегда думают и поступают, как вы?

— Потому что и они, и мы — коммунисты, — горячо воскликнула Нина.

— Все это было бы хорошо, — возразил он с такой же горячностью, — если бы не делалось так прямолинейно. Вы говорите, что Сталин бог, и они соглашаются. Вы говорите, что Сталин уже не бог, и они опять соглашаются. Они послушны вам, как собака своему хозяину.

— Неправда! — крикнула Нина.

— В общем, правда, — спокойно заметил Федор.

— Федор!.. — сердито обернулась к нему Нина.

— Только они послушны не как собака, а, скорее, как солдат, — ответил Федор, не обращая внимания на Нину. — Мы все сражаемся уже не первый год, Руперт, против общего врага. Конечно, они шли за нами. Наша страна — первая социалистическая страна, и каждый капиталист на свете хотел бы увидеть ее поверженной и разбитой. И какие бы важные задачи ни стояли перед коммунистами всего мира, важнее всего им было, чтобы первая социалистическая страна уцелела. Важнее всего, — повторил он, — чтобы уцелели мы.