Сын
Шрифт:
— Как бы то ни было, я считаю, что времени прошло достаточно и, по-моему, если нынешняя ситуация затянется еще дольше, это плохо подействует и на Гилье, и на вас, — сказала я. — Мы, я… мы могли бы вам помочь, давайте вместе додумаемся, как завести разговор на эту тему. Такой новостью нелегко поделиться с ребенком, даже с таким, как Гилье.
Мануэль Антунес насупился, и у меня впервые с начала разговора сложилось впечатление, что он меня действительно видит, действительно находится в одной комнате со мной.
— Никак не пойму, о чем вы толкуете, — произнес он с металлом
Я сделала глубокий вдох. И все-таки сказала то, что намеревалась сказать.
— Я всё знаю, сеньор Антунес.
Он и глазом не моргнул. Выждал несколько секунд, а потом скорее пробурчал, чем проговорил:
— Всё?
И еще больше сморщил лоб, словно мои слом остались для него загадкой.
— Всё.
Он промолчал. Еще раз выдохнул через нос, и только.
— Я знаю, что случилось с… вашей женой, — сказала я. — И поверьте, я вам очень сочувствую. Я…
— Уходите, — прошипел он вдруг ледяным тоном. — Ничего-то вы не знаете. — По чугунным перилам балкона забарабанили первые капли дождя. — И никто ничего не знает! — Я, ошеломленная его новым тоном, слегка отпрянула, но не встала. А он заорал: — Да когда же вы от нас отвяжетесь! Шли бы вы со своими сказками… куда-нибудь еще?
Отодвинул свой стул — ножки заскрежетали по полу. Вскочил.
В тот же миг в небесах рыкнул гром, и дождь разошелся не на шутку. За окном стемнело, а в комнате вообще сгустился мрак. Зловещий мрак. Но даже теперь самообладание мне не изменило. Я раскрыла портфель, который положила на стол, как только пришла, вынула стопку листков — статьи из газет, я их распечатала на принтере у Сони. Придвинула всю стопку к Антунесу.
Его взгляд словно гарпун вонзился в первый же листок — цветную распечатку заметки из интернет-газеты. С фото улыбалась молодая блондинка в форме стюардессы. А над ней был заголовок:
Стюардесса Аманда Уиллет из экипажа самолета, который утром 16-го августа, в понедельник, потерпел катастрофу над Персидским заливом в 60 милях от побережья Дубая, считается пропавшей без вести, как и остальные члены экипажа и пассажиры воздушного судна. Власти ОАЭ заверяют, что поиски в районе авиакатастрофы продолжатся. Обломки самолета до сих пор не обнаружены, спасатели считают, что шансы найти выживших близки к нулю.
Через несколько секунд Антунес вскинул голову. Его подбородок трясся, глаза странно моргали, словно ему в лицо светил прожектор. В следующую секунду он прикрыл глаза рукой и застыл, облокотившись об стол, под звон дождевых капель — казалось, это гремит занавеска из монет.
— Сеньор Антунес, — сказала я мягко, — я вам скажу, что творится с Гилье: у него слишком много вопросов и слишком много подозрений,
Ноль реакции. Хоть бы шелохнулся.
— Гилье уже давно знает о существовании этих газетных вырезок. Он нашел их однажды в коробке, которую вы храните на шкафу, и с тех пор часто перечитывает, когда вас нет дома. Он блуждает в лабиринте, где столько непонятного. Он еще слишком мал, чтобы все это самостоятельно осмыслить.
Молчание длилось. Мануэль Антунес застыл, как каменный.
Я не сдавалась.
— Я понимаю, как вам больно, но подумайте, как мучается ребенок, когда столько всего в себе носит и не может поделиться переживаниями с отцом. Я же знаю от Гилье: вы всячески стараетесь скрыть от него, что временная разлука с мамой… вовсе не временная… По четвергам присылаете ему письма от ее имени, часами изображаете, что говорите с ней по компьютеру, шлете электронные письма, и эти несуществующие телефонные звонки… Я всё знаю, а Гилье, судя по моим наблюдениям, тоже интуитивно догадывается, хотя и не осознает, в чем разгадка Но. сеньор Антунес, я уверен: все эти попытки скрыть утрату, чтобы уберечь Гилье от страданий, ничем ему не помогают. Именно поэтому ваш сын цепляется за образ Мзри Поппинс, именно поэтому он стал искать спасение в волшебстве.
Молчание. Гроза вконец разбушевалась: с черного, низко провисшего неба катилась оглушительная лавина молний и раскатов грома. Почти сюрреалистическое зрелище.
— Ничего не знать доподлинно — невыносимо тяжелое бремя для ребенка в его возрасте. Да и для вас тоже, поверьте. Мануэль, ни вы, ни Гилье не должны так мучиться, — сказала я ему, сидевшему истуканом. — Вы должны завести разговор с Гилье, объяснить ему всё, помочь смириться с тем, что мама больше не вернется, дать ему ответ, в котором он очень нуждается. И не медлите. Его и так слишком долго гложет беспокойство…
Раскат грома, похожий на рык, заставил меня замолчать, и в это мгновение рука Мануэля Антунеса медленно опустилась, и я увидела, что его глаза остекленели, а лицо болезненно исказилось. В следующую секунду он схватил со стола стопку распечаток, прижал к груди. Потом, опустив голову, начал укачивать бумаги, как ребенка, медленно-медленно, с хриплым стоном, от которого у меня в груди что-то оборвалось.
— Аманда не ушла от нас, — сказал он. Голос у него звенел, словно пересыпались битые стекла. — Она… ее отыщут. Обязательно. Вот увидите. Дело только за временем. И тогда все снова будет, как раньше. — Он сорвался на шепот, забормотал, обнимая стопку листков: — Все будет хорошо, милая, как может быть иначе…
Когда Мануэль Антунес вцепился в бумажки, в призрак Аманды, которой больше нет на свете, у меня защемило сердце. Оказывается, когда правда вскрывается, часто она оказывается лишь дверью, которая ведет к другой правде — к самой потаенной, к чему-то, о чем мы даже не подозревали. К той правде, которая часто все объясняет.
Я ненадолго зажмурилась, сделала глубокий вдох.
И тогда разглядела ее четко.
Подводную часть айсберга.
А-а-а, вот в чем подоплека.