Сыновья полков(Сборник рассказов)
Шрифт:
Наконец нашел удобное место. Правда, самой огневой точки немцев он не видел, но держал под прицелом непосредственно прилегающее к ней пространство. После длительных наблюдений он убедился в том, что через определенные промежутки времени немецким солдатам доставляли боеприпасы и продовольствие. Сташек не спешил. Он расположился в глубине комнаты, чтобы вспышка от выстрела не выдала его. Вырванная взрывом оконная рама вместе с частью стены давала достаточный обзор. Использовав для опоры никелированную спинку старосветской кровати, он уселся поудобнее на куче пробитых осколками подушек. Целился долго, старательно…
Сделав
Это была радость непродолжительных побед. Позади были многие дни борьбы, и они все более отчетливо понимали, что не в состоянии победить. С каждым днем, с каждым часом положение восставших ухудшалось. Их оттеснили из Садыбы, под угрозой находился весь Нижний Мокотув.
Вражеские танки разрушали одну баррикаду за другой. Артиллерия тщательно перепахивала снарядами позиции повстанцев. Самолеты летали прямо над крышами, вели огонь из пулеметов или педантично, сектор за сектором, заваливали восставших в чудовищных могилах разбомбленных домов. Но, несмотря на это, оттесненные с позиций, повстанцы контратаковали, заранее зная, что снова придется отступить…
На углу Кондукторской и Дольной расстояние между позициями повстанцев и гитлеровцев составляло не более двадцати метров. Огонь гитлеровского станкового пулемета прижимал к земле любого, кто пытался приподнять голову. Новый командир взвода поручник Ежи Роман (предыдущий командир Вальдемар Ольшевский погиб в одной из атак) вызвал добровольцев.
Действовать надо было в одиночку…
Не так, как потом, во время апрельского наступления на Кюстенканале. В том случае, если было недостаточно огня автоматов, если даже гранатометы не были в состоянии разрушить гитлеровские доты, командир взвода вызывал по рации артиллерию или авиацию, после чего оставалось только ждать. Лежали в окопах, кто-нибудь украдкой, пользуясь минутным затишьем, затягивался дымом сигареты. Смотрели в небо, спокойное, тоже пока пустое. Но это длилось недолго. Вскоре появлялись самолеты и прокладывали им дальнейшую дорогу к победе.
Тогда в восставшей Варшаве они не имели ни самолетов, ни артиллерии. У них не было ни радиостанции, ни танков. Ручные пулеметы можно было пересчитать по пальцам, а патроны для обычных винтовок делили, как сухари и воду. Даже более тщательно.
Когда Имек отправился один против расчета гитлеровского станкового пулемета, при нем были только две гранаты: трофейная, с длинной деревянной ручкой, и английская, обладающая большой взрывной силой.
— Это все, что ты можешь получить, — говорил по-ручник Ежи, прощаясь с Имеком. — Будь осторожен.
Последнее замечание могло означать либо «будь осторожен и береги себя», либо «будь внимателен и не промахнись».
Имек считал самым главным второе. Во взводе никто не щадил себя. Узнавали друг друга очень хорошо, хотя нередко знакомство исчислялось всего несколькими часами или днями. Условия борьбы требовали решений недвузначных, проверяя каждого жестоко, но безошибочно. Иена этих испытаний была нечеловеческой. Из взвода Имека, насчитывавшего около пятидесяти солдат, после подавления
«На Мокотуве взято трофеев: 4 зенитных орудия, 8 противотанковых ружей, 7 противотанковых гранатометов, 1 средний миномет, 3 ручных пулемета, 6 автоматов, 210 винтовок, 180 зенитных артиллерийских снарядов, 30 мин к миномету, 30 ручных гранат…»
Имек получил только две гранаты. Его союзницей должна была стать ночь. Немецкий пулемет находился недалеко, в доме напротив. На другой стороне улицы. В нормальных условиях это всего несколько шагов через мостовую. Тогда же эта дорога заняла у паренька очень много времени.
Он шел босиком. Ботинки производили слишком много шума, кругом лежали груды выброшенных из квартир предметов, о которые можно было споткнуться, и битое стекло, треск которого мог оказаться предательским. Ночь была темная, беззвездная, и Имек подумал о том, что она очень удобна для выброски грузов с воздуха. Возможно, снова прилетят русские и взвод получит немного боеприпасов или продовольствия. Пока он шел через развалины домов, он прятался в длинных тенях, падающих от разбитых стен; в любую минуту он мог укрыться в каком-нибудь подвале либо в развалинах.
Но теперь необходимо было пройти самый трудный участок — пустую и опасную мостовую, ибо немцы, вне всякого сомнения, были начеку. Улицу пересекала неглубокая траншея. Пулемет был установлен довольно далеко от траншеи, но это увеличивало шансы незаметно подойти к немцам. Время у него было, ночи становились все длиннее. Сташек уже не раз ходил на подобные задания ночью, и тем не менее всегда волновался.
Он осторожно забрался в узкую траншею, прополз мимо нескольких неподвижных тел гитлеровцев, которые не были достаточно осторожны и попали в прицел его винтовки. Каждую минуту он приподымался прислушиваясь. Иногда отдыхал, так как болели ободранные в развалинах локти и коленки. Время от времени раздавался одиночный выстрел, однако его эхо быстро поглощалось воцарившейся тишиной, очень грозной и неестественной. Прежде чем смолкло эхо очередного выстрела, он быстро поднялся и протиснулся в пролом в стене дома. Теперь Сташек был на другой стороне. На немецкой стороне.
«Не торопись», — успокаивал он самого себя. Ему мешала бутылка с бензином, добытая им в последний момент. Чтобы освободить руки, он привязал ее шнурком сзади на шее. А когда добрался до траншеи, передвинул бутылку под подбородок, хотя это было опаснее: в нее могла попасть шальная пуля или осколок.
Кажется, было уже недалеко. Он хорошо знал эти дома: вырос на Мокотуве, прожил здесь четырнадцать лет, а в течение этих нескольких дней боев узнал окрестности еще лучше: каждый проходной двор, каждое пробитое в стене отверстие, пригодное для прохода. Их взвод постоянно переводили на наиболее угрожаемые участки, на выполнение наиболее опасных заданий…