Сыновья
Шрифт:
Антон пошутил:
— Леша, у тебя лишней салфетки нет?
— Увы, сэр, кончились.
— Я, кажется, посплю. — Антон осторожно лег на спину.
Но снова открылась дверь, и вошел… возница. Забирая посуду, он улыбнулся Леонову. Антон, улучив момент, когда охранник, стоявший у дверей, не смотрел на них, тихо спросил:
— Исламабад?
Возница испуганно оглянулся на охранника, взял посуду и тихо сказал:
— Пешавар.
Дверь закрылась, парни радостно смотрели друг на друга.
— А знаешь, — шепотом сказал Алексей, — этот мужик начинает мне нравиться. Если мы останемся здесь,
Утром Леонов проснулся поздно. Алексей еще спал. Антон подошел к окну. Грузовики, выстроившись в одну шеренгу, стояли у дувала. Посмотрел левее: в дальнем углу стояла группа вооруженных людей. Послышалась резкая команда, и они, построившись по два в ряд, направились к воротам. Все в национальной одежде, с автоматами на плече. Шли не в ногу, молча, и какая-то смиренная удрученность была в их фигурах.
— Наверняка на стрельбище или на полигон направились, — услышал голос Алексея Леонов.
— А и ты уже глаза протер?
— А как же, готовлюсь к завтраку.
— Нет, голубчик, сначала физзарядку сделай.
— Комплекс?
— Ага.
— Есть, комплекс! — И Алексей отошел на середину комнаты, поставил ноги на ширину плеч, развел руки в стороны. И в этот момент в дверях послышался шум, и тут же появился возница с пищей. Он поставил все на пол, где вчера ужинали пленники, взглянул на Антона и молча вышел.
Николаев выждал, пока закроется дверь, и бросил:
— Смотри, как боится, даже слова не сказал.
— Понять его можно. Но даю голову на отсечение, он ищет с нами контакта. Может, его руководители таким образом с нами заигрывают, а может…
— Поживем — увидим, — махнул рукой Алексей. — Давай начнем заряжаться энергией.
Охранник часто заглядывал в свое оконце и, как только увидел, что пленные поели, громко крикнул. Тут же появился возница. Николаев жестом показал ему, что они хотят умыться. Возница посмотрел на охранника. Тот отрицательно покачал головой. Тогда Николаев умудрился сделать жест, говорящий о том, что они хотят в туалет. Охранник сказал: «Саис», выпустил возницу и, что-то ему приказав, закрыл дверь.
— Ну, ты — артист! — усмехнулся Леонов. — Умеешь изъясняться.
— Чему ты удивляешься? Я же с ними вел разговор на международном языке. Но если они не захотят откликнуться на мою просьбу, случится беда со мной.
— А это у них новый метод пыток. Авось не выдержишь и согласишься на их предложение.
— Я действительно могу не выдержать, и тогда…
Алексей недоговорил. Снова послышались голоса, и в дверях появились двое вооруженных мужчин. Они жестом показали Антону выходить, но Леонов предложил Николаеву:
— Давай, Леша, жми. Уступаю тебе свою очередь.
Николаева вывели во двор и повели за угол дома.
Оказалось, что через окно парни видели только меньшую часть территории, обнесенной дувалом. Они прошли мимо палаток, которых было не меньше сотни, и наконец Алексей оказался у туалета.
Когда он вернулся в камеру, охранники повели Леонова. После его возвращения в камеру вошли двое мужчин. Они были без оружия. Оба были в национальной одежде, только у одного из них был одет еще и пиджак. Он заговорил первым. Второй оказался переводчиком. Коверкая
— Мы пришли, чтобы открыть вам глаза на реальность, рассказать вам правду. Вы простые, темные люди и слепо следовали за своими командирами и коммунистическими вождями. Вы не знаете, что так называемое правительство Афганистана пришло и держится у власти только благодаря советским штыкам. В Афганистане сейчас правят те, кому наплевать и на советских людей, и на свой собственный народ. Они предали ислам — самую священную и единственно правильную и справедливую веру на земле. Вам, советским солдатам, конечно, ваши командиры и вожди не сказали правды о том, что тех, кто не отрекается от ислама, правительство отправляет в рабство в Советский Союз и Монголию, где этих ни в чем не повинных людей заставляют почти без отдыха и сна трудиться глубоко под землей, добывать опасную для жизни человека руду. Вот только за один месяц из Афганистана вывезено более десяти тысяч человек для этого рабского труда. Вас обманывают, когда говорят, что ничего Советскому Союзу не надо в этом регионе… А знаете ли вы о секретном плане Советского Союза захватить все страны в регионе и получить доступ к Персидскому заливу? Вам, конечно, никто об этом не говорил, понимая, что если вы, советские солдаты, узнаете правду, то вы немедленно повернете оружие против своих нечестных правителей. Вам, конечно, никто не говорил, что вы обречены в этой войне на смерть. Нам, свободным и гордым афганским муджахедам, помогает весь мир. Наши друзья дают нам: все, что необходимо, для победы над неверными.
Леонов, еле; сдерживаясь, спросил::
— Скажите, уважаемый, а как вписывается в вашу теорию то, что, воюя против, неверных, вы с большой радостью принимаете-помощь от неверных. Ведь американцы, французы, западные немцы, итальянцы, японцы и другие, ваши помощники не являются мусульманами?
— Но они помогают нам. Наши американские друзья бескорыстны. Они дают нам деньги, оружие. Они верят нам, а мы верим им…
— Но они же неверные? — сказал Николаев.
— Но они — за нас, — упрямо твердил «пропагандист».
— Значит, и неверных, если они дают вам деньги и оружие, вы признаете? — наседал Николаев. — Ведь этим оружием одураченные мусульмане сбивают гражданские самолеты, разрушают мечети, убивают учителей, которые хотят научить ваших же детей грамоте, режут на куски врачей, спасающих жизнь мусульман?
— Это пропаганда! Я пришел сюда, чтобы раскрыть вам глаза, а вы не даете мне и слова сказать! — нервничал «пропагандист».
— Хватит! — Николаев решительно встал с пола. — Моему другу нельзя так долго быть в напряжении, у него болит голова и кровоточат раны, которые вы, вопреки даже требованию Корана, не хотите перевязать.
— И вообще, — поддержал Николаева Леонов, — будет лучше, если вы к нам больше не придете. Поверьте, мы хорошо разбираемся в политике. Ваше, конечно, дело кому служить, но один совет вам дадим: ничего нет на свете почетней, чем служить своему народу. Вы же служите своим заокеанским и другим империалистическим хозяевам. Вам наплевать на горе, слезы и страдания своего народа. Для вас главное получить за это свои сребренники. Ваша вера — не ислам, а доллар, марка и другая валюта.
Душман продолжал свое: