Сыновья

Чергинец Николай Иванович

— Вы оба даже не знаете, что теряете. Исламская партия Афганистана, которую возглавляет великий Гуль-будцин Хекматиар, приведет нас к победе. Он вооружил свои отряды и направил на священную войну.

Леонов медленно поднялся на ноги.

— А знаете вы, господин хороший, какой приказ отдал ваш Хекматиар? Он приказал этим самым отрядам «оберегать всякую собственность, накопленную честным трудом», а что это значит?

— Это значит, что наш уважаемый Хекматиар хочет, чтобы даже самая маленькая собственность была сохранена для своих законных владельцев.

— Нет, —

возразил Леонов, — это значит жестоко расправляться с теми, кто соглашается принять от народной власти конфискованную у феодалов землю. Кстати, господин хороший, не вашему Хекматиару принадлежит пальма первенства в издании такого приказа. Первым от своих подчиненных потребовал защищать «приобретенную собственность», пусть даже за счет крови других, Бурхануддин Раббани — бывший крупный землевладелец из Бадахшана, которому было мало земли в своей провинции, и он имел крупные участки и в провинции Кабул, и в провинции Нангархар. Ну, а что касается Гульбудцина Хекматиара, то мы знакомы и с его «программой», которая требует от всех мусульман выполнения «великих предначертаний ислама». В ней, конечно, нет указаний убивать детей, женщин и стариков, но ведь именно он, Гульбуддин Хекматиар, первый определил тарифы за убийство его же соотечест-венников-мусульман. Достаточно принести ухо мужчины, женщины или ребенка, чтобы доказать, что ты убил врага. Нам хорошо известно, кто придумал этот «тариф». Еще во Вьетнаме американцы, принося стоим командирам уши, получали вознаграждение за убийство бойца Вьетконга.

«Пропагандист» взорвался:

— О, как вы говорите с нами, неблагодарные! Теперь я вижу, что с вами надо поступать иначе. Я думаю, что голод и яма убедят вас лучше, чем наши слова.

Он резко повернулся и, сопровождаемый переводчиком, ушел.

Ребята некоторое время молчали. Потом Николаев одобрительно сказал:

— Хороший урок ты им преподал. Где только вычитал все это?

— Надо, дорогой мой, регулярно на политзанятия ходить, тогда и будешь знать эти истины.

— Да я ходил, но, честно говоря, меня всегда больше интересовали тактика предполагаемого противника, новинки вооружения. Ишь ты, гады, — ругнул он ушедших, — ямой нас пугают. Ладно, черт с ними, давай раны посмотрим.

На перевязку пошел оставшийся кусок майки.

— Промыть бы раны, — сказал Николаев и предложил: — Если принесет еду наш знакомый, попросим у него еще одну кружку и чаем промоем.

Чтобы отвлечься от боли, Антон спросил:

— Алексей, а откуда тебя призвали в армию?

— Из Иваново.

— Из города невест. Не женат?

— Нет, не успел, хотя девчат у нас действительно много. На любой вкус.

— Долго выбирал?

— Нет, рано еще. Давай, так договоримся: если вырвемся отсюда, то едем ко мне в Иваново и женимся. А?

— Посмотрим, — улыбнулся Антон. — Кто у тебя в Иваново остался?

— Родители. Отец в исполкоме работает, а мама врачом на текстильной фабрике. Есть еще две сестры. Одна в девятом, вторая в пятом классе учится. Хороший у нас город. А места какие! Плес… слышал небось о Левитанов-ских

местах?

— Слышал. Недалеко от Иваново и Суздаль?

— Конечно, правда, этот город уже во Владимирской области, но все равно близко. Вот приедешь ко мне в гости, — размечтался парень, — покажу тебе все заветные места, город покажу… Увидишь, понравится тебе.

— Хорошо, хорошо, — горько усмехнулся Леонов. — Только для этого надо самую малость — рвануть отсюда.

— Да, ты прав, — сразу погрустнел Николаев. — Если не вырвемся, то и жить не надо.

— Я тоже так думаю… Не дает мне покоя стыд, что я — десантник и в плен попал. Я ведь воевал, не прячась за спины других, в каких только переделках не побывал, а тут — на тебе, в руки душманов угодил.

И Леонов впервые рассказал свою историю. Когда закончил, Николаев авторитетно заявил:

— Факт, на спящего набросились и, как куропатку, оглушили, а затем связали…

— Да не могло этого быть, — перебил его Леонов. — У нас ребята в отделении опытные, знают, что нельзя спать в такой обстановке… Мне командир приказал спать, а остальные, я уверен, не спали. Бросить они меня не могли… Вот уж который день ломаю голову, что могло произойти.

— Да, ты прав, — хмуро согласился Алексей. — Я ведь тоже терзаюсь тем же. Получается: отошел в сторонку — и пропал…

«СЫНОЧЕК, РОДНЕНЬКИЙ!»

Нина Тимофеевна прилетела в Ташкент ночью. Брать такси и ехать искать место в гостинице было явно бессмысленным делом, и она прокоротала оставшуюся часть ночи в аэровокзале.

В восемь часов из телефона-автомата позвонила в госпиталь. Отвечавшая ей женщина неохотно сообщила адрес госпиталя, и Чайкина сразу же направилась к стоянке такси.

В проходной госпиталя ее встретил пожилой мужчина с красной повязкой на рукаве.

Нина Тимофеевна объяснила ему, кто она и что ей нужно. Старик направил ее к двухэтажному зданию.

У входа в здание с такой же повязкой, как у старика, стоял солдат. Чайкина спросила:

— Скажите, пожалуйста, с кем мне можно поговорить о посещении сына?

— Пройдите к дежурному. Первая дверь налево, — сухо ответил солдат.

Нина Тимофеевна вошла в длинный, полутемный, прохладный коридор и решительно толкнула указанную дверь. В просторной комнате сидел капитан. Отвечая на приветствие, он встал.

— Слушаю вас.

— У меня здесь сын лежит. Я хочу его навестить.

В горле у нее мгновенно пересохло. Капитан потянулся за большим журналом и спросил:

— Как фамилия?

— Чайкин… Павел… Он ранен в Афганистане, — скороговоркой сказала она и, чувствуя в ногах слабость, растерянно оглянулась. Только бы не упасть, хоть бы стул стоял рядом!

А капитан, отыскивая в журнале лист с буквой «Ч», не глядя на нее, предложил:

— Присаживайтесь.

Чайкина в этот момент заметила рядом с барьером стул и села.

— Так, — задумчиво проговорил капитан, — рядовой Чайкин… — Его палец, идущий по фамилиям сверху вниз, остановился. — Вот он. Лежит во второй хирургии, палата номер тридцать два.