Сыскная одиссея
Шрифт:
Кудревич молча прошел в свой кабинет, вернулся оттуда с полбутылкой коньяка, взял со стола стакан с недопитым чаем, вылил чай в стоявший на подоконнике горшок с фикусом, налил полстакана и передал задержанному.
Тот, держа стакан двумя руками, поднес его ко рту и залпом выпил.
– Век за вас Бога буду молить, ваше превосходительство! Какой вы прекрасной души человек. А некоторые еще про полицию плохо говорят. А я скажу, наша полиция лучше всех!
Задержанный говорил без умолку, в конце концов язык его начал заплетаться.
Кудревич приступил к допросу. Допрос продвигался медленно,
День для Фрола Игнатьева начался на редкость удачно. В шесть утра они со старшим сыном вытянули сеть, которую накануне поставили между двух лунок, и набрали более пуда рыбы. Да какой! Среди лещей и налимов в сети бились три стерлядки, каждая более аршина. Завернув успевшую замерзнуть рыбу в рогожу, Игнатьев отвез ее в гостиницу, где находился единственный в городе ресторан, и продал повару всех лещей и налимов за полтора рубля, а стерлядку по два двугривенных за штуку. Затем он отправился на находившийся недалеко постоялый двор, где в кабаке заказал себе чайную пару и чарку водки, а деткам – связку баранок.
Он уже выпил и чай, и водку и раздумывал, не взять ли еще одну чарочку, когда за его столик подсел одетый барином мужчина. По описанию Игнатьева, это был молодой человек невысокого роста, белобрысый, лет двадцати пяти, в пальто на вате и шляпе котелком.
– А не твоя ли лошадь, любезный, во дворе стоит?
– Моя, мил человек, только тебе это зачем?
– Да надобно нам с приятелем в Серпухов попасть. Не мог бы ты нас отвезти?
– С большим нашим удовольствием, если в цене сойдемся.
– Двадцати рублей хватит?
У Игнатьева так дух и захватило. Но виду он не подал.
– На чаек бы добавить, ваша милость.
– Разве этого недостаточно? Я справлялся, мне сказали, что такая сумма более чем хороша.
Боясь потерять выгодного клиента, Игнатьев сразу же пошел на попятную:
– Да бог с ним, с чаем, поедем и за двадцать. Где друг ваш?
– Пойдем на улицу, он недалеко отсюда нас ждет.
По Больничной они проехали до Малой Посадской, где на углу стоял мужчина лет сорока, в бобровой шубе и котиковой шапке.
Услышав про бобра и котика, Тараканов перебил возчика:
– Постой, постой. Опиши-ка мне этого господина.
– Чего сделать?
– Ну расскажи, как он выглядел.
– Как? Известно как – как барин. Шуба хорошая.
– На лицо он какой?
– Как какой? Как все – ни косой, ни кривой, голова, два уха, третий нос. – Игнатьев громко рассмеялся своей шутке.
– Блондин он, брюнет?
– Ась?
– Ну светлый, черный у него волос?
– Волос темный, шантен!
– Кто?
– Ну как бы рыжий, но не рыжий. Шантен вроде называется? Или нет?
– Шатен?
– Точно, шатен! На Московской в цирюльне на окне парики стоят, я слышал, как одна барыня такой цвет «шантеном» называла. Слово хорошее уж больно, запомнил.
– Дальше, дальше.
– А дальше барин в шубе стал ругать моего барина, мол, лошадь плоха, не доехать на ней до Серпухова. Я уж испужался, что без денег останусь, и
Оказалось, что у Игнатьева в селе Мокрый Корь, которое стоит на пути в Серпухов, в пятнадцати верстах от города жил шурин, который держал постоялый двор и имел тройку.
– У него не кони – звери! У него коней один генерал хотел купить, да шуряк не продал! Долетите до Серпухова и не заметите.
Наниматели задумались.
Чтобы они побыстрее приняли решение, Игнатьев предложил:
– А коль я вас только до Коря довезу, так давайте мне половину от обговоренного, а остальное шуряку.
Господин в бобрах сказал другому нанимателю:
– Смена лошадей, пожалуй, будет полезна. Да и тройка… Здесь мы тройку вряд ли найдем. Ну что ж, – повернулся он к Игнатьеву, – ваши условия нас устраивают. Вот вам три рубля задатка. Приезжайте к пяти часам в Пушкинский парк – да встаньте не со стороны Дворянской, а с противоположной, мы с другом подойдем. Да только не опоздайте! Запомните: опоздаете хоть на минуту или встанете не в том месте, мы с вами никуда не поедем и никаких денег вы не получите. Да, и сено в санях новое постелите, а то запах от него какой-то странный.
Игнатьев в этот день больше коня не утруждал, засыпал ему полную мерку овса. Бабе о том, что поедет к шурину, не сказал, она могла в попутчицы напроситься, братца повидать, а какая с ней поездка? Ни закусить, ни выпить. Недаром говорят: баба с воза, кобыле легче. В парк он приехал в половине пятого, пассажиры пришли в пять с четвертью, когда он уже начал волноваться. Обладатель шубы на этот раз был одет, как и его друг, в ватное пальто и котелок, в руках нес холщовый солдатский мешок. Они быстро вскочили в санки и велели спешить. Весь путь пассажиры ехали молча. По хорошей, подмерзшей дороге отдохнувшая и сытая лошадь бежала резво, и до Мокрого Коря доехали быстро – за полтора часа. С братом Глафиры договорились за пять минут. Сначала он ехать не хотел, но, когда приезжие посулили четвертной билет, велел работнику запрягать, сказав, что отвезет дорогих гостей самолично.
– Дали они мне двенадцать рублей, я у брата на постоялом дворе сороковочку выкушал, да, на беду, земляка встретил – Андрюху Сторублевцева из Тарасково. Он с Тулы шел, с заработков домой, на Рождество. Выпили мы с ним за встречу. Андрюха и упросил меня его до дома подвезти. Приехали в Тарасково, а у него к празднику четверть припасена. Как за стол садились, помню, а более – ничего. Нельзя ли еще напитку вашего, ваше высокоблагородие?
– Хватит с тебя. Иди в холодную, посиди. Антипов, отведи его.
После того как понурившийся Игнатьев, все-таки получивший в печень от Антипова, был удален, классные чины разбудили исправника и начали экстренное совещание. Тараканов рассказал начальству о своем случайном попутчике, очень похожем на одного из грабителей.
Исправник, покусывая кончик уса, сказал:
– На тройке они до Серпухова за час-полтора домчались. А оттуда можно в любую сторону, по железке. Если уехали они из Каширы в четверть шестого, то в Коре были не позже чем без четверти восемь. Пока тройку запрягали, пока собирались – половина девятого. В половине десятого, в десять – они в Серпухове. Есть оттуда об эту пору поезда?