Сюзанна и Александр
Шрифт:
«Господи, – взмолилась я, – сделай так, чтобы Александр мог вернуться, чтобы он взял на себя все заботы, чтобы я не была такой одинокой!».
Голова у меня болела всё сильнее, кровь тугими ударами стучала в висках. Превозмогая боль, я поднялась, наощупь нашла домашние туфельки, кое-как добралась до умывального столика и, дрожащими руками плеснув воды в стакан, всыпала туда порошок. Это должно принести облегчение. От недомогания и тяжёлых мыслей мне вдруг ужасно захотелось выпить. Изрядно выпить, так, чтобы здорово захмелеть. В последнее
Я туго-натуго замотала голову чёрным шелковым шарфом, взяла свечу и стала спускаться вниз.
Внизу в гостиной я заперлась на ключ и поставила свечу на пол. Здесь мне удалось найти спиртное – я не разобрала, что именно, вроде бы коньяк. Я налила себе рюмку, резко, неженским движением опрокинула в рот – одну, потом другую. Жидкость оказалась жгучей, как пламя. «Хотя бы не пристраститься, – подумала я. – Я, конечно же, перестану пить. Но не сейчас. Сейчас мне это необходимо».
Я выпила ещё и свернулась калачиком на диване, натянув на себя плед. Голова болела меньше, сон одолевал меня, а алкоголь словно жаром разливался по телу. Мне стало удивительно тепло, и все думы отступили. Я задремала и, как обычно в такие минуты, ко мне пришли приятные грёзы – воспоминания о Корфу, о летних вечерах под каштаном, об Александре.
Сильный стук в дверь разбудил меня. Сонная, я рывком села на диване. Свеча догорела уже до половины.
–– Ритта! – Это был голос Стефании, громкий и резкий. – Ты здесь? Отвечай!
–– Который час уже? – спросила я.
–– Десять утра. К тебе пришли.
–– Я никого не принимаю, так и передай. Я нездорова.
–– Ритта, это какой-то чиновник из полиции.
Я тяжело вздохнула. Никого видеть мне не хотелось, но слово «полиция» так встряхнуло меня, что я полностью очнулась ото сна.
–– Принесите мне воды и одеколона, – попросила я.
–– Одеколона? Мужского одеколона?
–– Да.
Пока она ходила, я отперла дверь, спрятала бутылку и потушила свечу. После сна я, вероятно, выглядела растрепанной, но приводить себя в порядок не хотела. Сойдёт и так. Вот только опьянение ещё осталось, но я живо с этим справилась.
Я умылась ледяной водой и энергично растёрла лицо полотенцем. Это полностью отрезвило меня. Тогда я прополоскала рот одеколоном, чтобы окончательно прогнать запах алкоголя.
–– Ну вот, – сказала я. – Теперь можно звать сюда полицию.
Полицейский оказался молодым человеком лет тридцати, довольно аккуратным и обходительным.
–– Я следователь, – представился он, – моя фамилия – Лерабль.
–– Очень приятно, гражданин Лерабль. Могу сказать, что я ожидала вашего приезда.
Это была правда. С тех пор, как я прочла о желании Клавьера привлечь к делу полицию, у меня была уверенность,
–– Садитесь , сударь, прошу вас. – сказала я как можно любезнее. – Я готова ответить на все ваши вопросы. Жаль только, что я дурно себя чувствую и, по-видимому, не смогу уделить вам много времени.
Он сел, предварительно откинув полы сюртука, деловито достал толстую записную книжку и попросил подать ему письменные принадлежности. Я позвонила горничной. Когда чернильный прибор и все прочие атрибуты были принесены, Лерабль вскинул голову и, ловко очинив перо, произнёс:
–– Я приехал по заявлению гражданина Клавьера.
–– Да. Я поняла, сударь. Уж насчёт этого у меня не было никаких сомнений, – сказала я любезно.
Слегка изменившись в лице, Лерабль сказал:
–– Мне очень жаль, гражданка, но я вынужден просить вас не называть меня «сударь». Я на службе.
– Вы государственный человек, – уточнила я, вспоминая, как очень давно подобные слова мне говорил Франсуа де Колонн.
–– Да. Именно так.
– Я буду называть вас так, как вам угодно, для меня это никакого значения не имеет.
Он обмакнул перо в чернильницу.
–– Итак, – торжественно начал он. – Вы – гражданка Сюзанна дю Шатлэ?
–– Да.
–– Вам двадцать семь лет, вы француженка и живёте на площади Неделимости в доме номер двадцать пять?
–– Да.
–– Ваш муж мятежник, объявленный вне закона?
–– Да.
Эти мои три «да» прозвучали одинаково ровно и сухо, но начало беседы мне не понравилось. Что в нем было обвинительное.
–– Расскажите, что произошло третьего дня на улице Победы.
Я пожала плечами. Версия моя была уже давно готова, и изложить её для меня не представляло труда.
–– Гражданин Лерабль, я посетила Жосефину Бонапарт с коротким визитом. У неё были гости, но я не задержалась надолго. Когда я спустилась вниз, то обнаружила, что у меня пропал мой веер. Предполагая, что забыла его наверху, я решила вернуться и, когда поднималась, увидела беременную женщину, идущую мне навстречу. Она была, вероятно, почти на сносях, и на её месте, гражданин Лерабль, я бы оставалась дома. Или, по крайней мере, не ходила бы без служанки.
–– Итак, гражданка Клавьер была одна. Вы с ней встретились. И что вы ей сказали?
–– Не понимаю, гражданин, почему вы думаете, будто я что-то говорила. Не в моих привычках говорить с незнакомками.
– Вы утверждаете, что видели гражданку Клавьер впервые?
–– Возможно, не впервые. Весьма вероятно, что мы виделись на каких-то приёмах… или в театре. Но мы никогда не разговаривали, и между нами не было никаких отношений.
–– Вы уверены?
–– Абсолютно уверена, – сказала я чуть раздражённо, настороженная тем, что этот полицейский пытается выяснить подоплёку моих отношений с Флорой.