т.1 Стихотворения и песни

Визбор Юрий Иосифович

ПОЛЯРНОЕ КОЛЬЦО

Опять приходят непогоды Через Полярное кольцо. И криком гонят пароходы Из памяти твое лицо. И далеко в краю счастливом Страна цветов, земля людей. И льды уходят из залива Эскадрой белых лебедей. И слушает радист бессменный И чей-то плач, и чей-то смех. Всю ночь кружатся над антенной Последний дождь и первый снег. И нет тебя, и слава Богу, Что здесь один плыву без сна, Что эта тяжкая дорога Тебе никак не суждена. Минуй тебя вся эта нежить, Будь все печали не твои, Приди к тебе вся моя нежность Радиограммой с ЗФИ. И в час полуночный и странный Не прячь от звезд свое лицо, Смотри — на пальце безымянном Горит Полярное кольцо. 1968

СЕВЕРНЫЙ ФЛОТ

А

мама пишет письма: «До скорого, пока!» Я для нее не мичман, А просто — в моряках. Под городом под Вологдой Все думает она: «Раз Северный — так холодно, Раз флот — то по волнам». А где-то идут корабли, Сигнальщик натянет капот. И пять океанов земли Качают Северный флот. Но разве ей ответишь, Какие тут дела? Приказ уйти на месяц Подлодка приняла. Нагни пониже голову — Воды идет стена. Раз Северный — так холодно, Раз флот — то по волнам. И нет побережий вдали, Лишь гидролокатор поет. И пять океанов земли Качают Северный флот. Ты, мама, не печалься — Под штормом, подо льдом, Усталые отчасти, Мы в порт родной придем. Простеганная солоно, Судьба досталась нам. Раз Северный — так холодно, Раз флот — то по волнам. А где-то идут корабли, Сигнальщик натянет капот. И пять океанов земли Качают Северный флот. 1968

ПЕСНЯ О СЕВЕРОМОРЦАХ

И снова тревожные метеосводки Предчувствуют ветров полет. Обросшие льдами подводные лодки Уходят под паковый лед. Под звездами где-то пилоты летят, Локаторный верен дозор. Стальными глазами ракеты глядят За черный от бурь горизонт. И штурман проложит далекий маршрут, Где ветер в лицо да в лицо. Идут корабли, и подлодки идут Дорогой героев-отцов. Покуда наше сердце бьется, Мы будем здесь стоять, сильны, Мы — моряки-североморцы, Северовоины страны. 1968

«Я бы новую жизнь своровал бы, как вор…»

Я бы новую жизнь своровал бы, как вор, Я бы летчиком стал, это знаю я точно. И команду такую: «Винты на упор!» — Отдавал бы, как Бог, домодедовской ночью. Под моею рукой чей-то город лежит, И крепчает мороз, и долдонят капели. И постели метелей, и звезд миражи Освещали б мой путь в синеглазом апреле. Ну а будь у меня двадцать жизней подряд, Я бы стал бы врачом районной больницы. И не ждал ничего, и лечил бы ребят, И крестьян бы учил, как им не простудиться. Под моею рукой чьи-то жизни лежат, Я им новая мать, я их снова рожаю. И в затылок мне дышит старик Гиппократ, И меня в отпуска все село провожает. Ну а будь у меня сто веков впереди, Я бы песни забыл, я бы стал астрономом. И прогнал бы друзей, просыпался б один, Навсегда отрешась от успеха земного. Под моею рукой чьи-то звезды лежат. Я спускаюсь в кафе, будто всплывшая лодка. Здесь по-прежнему жизнь! Тороплюсь я назад И по небу иду капитанской походкой. Но ведь я пошутил. Я спускаюсь с небес, Перед утром курю, как солдат перед боем. Свой единственный век отдаю я тебе — Все, что будет со мной, это будет с тобою. Под моею рукой твои плечи лежат, И проходит сквозь нас дня и ночи граница. И у сына в руке старый мишка зажат, Как усталый король, обнимающий принца. 1968

РЕПОРТАЖ О РАКЕТЧИКАХ

Тонкой стрункой висит паутинка, И от солнца смычок косой. Мы с майором идем по тропинке В пасторальнейшем из лесов. Все меняется в волнах рассвета, Все у времени на крыле… Неподвижно стоят лишь ракеты На вращающейся земле. По бетонным бункерам гулким — Тишина, одна тишина. Перекрестки — как переулки, Одинокий фонарь — луна. Шутки в сторону — дверь распахнулась, Глубина молчит бирюзой, И из пропасти впрямь пахнуло Небывалой еще грозой. Машинально достал папиросу. «Не положено». — «Виноват!» Мне б как раз задавать вопросы, Ну а я не найду слова. Перед мощью стою такою, Что в глаза никогда не видал, И стараюсь казаться спокойным, И гляжу на этот металл. Что бы сделали с нашей планетой И особенно с нашей страной, Если б не было этой ракеты, И не только ее одной. И майор задумался что-то, Смотрит мимо в свое, в свое… Может, вспомнил он ту пехоту, С кем прошел через дым боев, Как в прицелах «сорокапяток» Танки шли посреди жнивья, Как стояли насмерть ребята Возле города Верея. Наверху, над толщей бетона, Происходит все тот же день, Провода поют монотонно, Солнце прыгает по воде. И красиво, очень красиво Над землей стоит высота. Я майору сказал: «Спасибо!» Просто так сказал, просто так. И запрыгала вновь машина, Колесом попав в колею. У майора

два чудных сына Строят планер — носы в клею. Ах как рады мальчишки лету — Рыба в речке, картошка в золе… Неподвижно стоят ракеты На вращающейся земле. 1968

«В кабинете Гагарина тихо…»

В кабинете Гагарина тихо. Тихо-тихо. Часы не идут… Где-то вспыхнул тот пламенный вихрь И закрыл облаками звезду. Только тихо пройдут экскурсанты, Только звякнет за шторой луна. И висит невесомым десантом Неоконченная тишина. Но Гагарин покоя не ведал — Жил он в грохоте мощных ракет, И победы и горькие беды Он встречал со штурвалом в руке. И всех тех, кто порвал с тишиною, Кто по звездной дороге пошел, Он их вел за своею кормою, Хоть и маленький, но ледокол. Я над краем стола наклоняюсь, Словно в пропасть без края гляжу, Улыбаюсь я и удивляюсь, И нахлынувших слез не стыжусь. Со стены молча смотрят портреты, Лунный глобус застыл на столе, И соборы стоят, как ракеты, На старинной смоленской земле. Снова тянет сырыми лугами. Звездный город стихает во сне. Понимаете, Юрий Гагарин, Как несладко стоять в тишине, Потому что грохочут рассветы, Заливаются птицы в полях… Впрочем, вам ли рассказывать это, Человеку с планеты Земля. 1969

БОТИК

Один рефрижератор — представитель капстраны — Попался раз в нешуточную вьюгу, А в миле от гиганта поперек морской волны Шел ботик по фамилии «Калуга». А тот рефрижератор, что вез рыбу для капстран, Вдруг протаранил ботик молчаливо. На таре из-под «Двина» только виден капитан Хорошего армянского розлива… Что же ботик потопили? Был в нем новый патефон И портрет Эдиты Пьехи, И курительный салон. «Ду ю спик инглиш, падлы? — Капитан кричит седой. — Француженка, быть может, мать твоя? А может, вы совсем уже, пардон, шпрехен зи дойч?» И с судна отвечают: «Йа, йа, йа!» Советское правительство послало документ И навело ракеты на балбесов. А ботику отгрохали огромный монумент, Которым и гордится вся Одесса. Август 1968 Дизель-электроход «Обь»

РЕСПУБЛИКА ТУВА

Вот и все. Заправлены моторы. Внесена пятерка за багаж. Впереди лежит тот край, который Если взял, то больше не отдашь. А республика Тува живет без публики, По лесам-то, по лесам-то тишина. По полянам ходят мишки — ушки круглые, И летающих тарелок до хрена. Закури, но погаси окурок! Тут тебе не площадь Ногина. Лето сбросило соболью шкуру, Рыжиной тайга заражена. А республика Тува живет без публики, По лесам-то, по лесам-то тишина. По полянам ходят мишки — ушки круглые, И летающих тарелок до хрена. 1968

3. Осенние дожди

(1970–1974)

СРЕТЕНСКИЙ ДВОР

А в тени снег лежит, как гора, Будто снег тот к весне не причастен. Ходит дворник и мерзлый февраль Колет ломом на мелкие части. Во дворах-то не видно земли, Лужи — морем, асфальт — перешейком, И плывут в тех морях корабли С парусами в косую линейку. Здравствуй, здравствуй, мой сретенский двор! Вспоминаю сквозь памяти дюны: Вот стоит, подпирая забор, На войну опоздавшая юность. Вот тельняшка — от стирки бела, Вот сапог — он гармонью, надраен. Вот такая в те годы была Униформа московских окраин. Много знали мы, дети войны, Дружно били врагов-спекулянтов И неслись по дворам проходным По короткому крику «атанда!». Кто мы были? Шпана не шпана, Безотцовщина с улиц горбатых, Где, как рыбы, всплывали со дна Серебристые аэростаты. Видел я суету и простор, Речь чужих побережий я слышал. Я вплываю в свой сретенский двор, Словно в порт, из которого вышел. Но пусты мои трюмы, в пыли… Лишь надежды — и тех на копейку… Ах, вернуть бы мне те корабли С парусами в косую линейку! 1970

«Не провожай меня, не провожай…»

Не провожай меня, не провожай. Ты жди меня, а провожать не надо. Лежит земля, туманами свежа, Лежит моя дорога, как награда. Но каждый день, прожитый без тебя, Еще придет со мною расплатиться, Еще в долинах мне ветры протрубят, Что, уезжая, надо бы проститься. Мой странный мир обрадуется мне, Придут рассветы у огня погреться, И по гитарной старенькой струне Сползет роса и упадет на сердце. И запоют ребята у костра, И затрубит лосиха электричкой, И будто бы ни пуха ни пера От старых дней и от моих привычек. Но каждый день наращивает стон, И он растет стремительно и грозно, И я кричу в помятый микрофон: «Ты приезжай, пока еще не поздно! Пока луна, как острие ножа, Пока ледок на лужах утром тает, Пока земля туманами свежа, Пока к нам вертолеты прилетают». 1970