т.2. Проза и драматургия

Визбор Юрий Иосифович

Логинов.Так вы что — в этом деле, как теперь говорят, сильно сечете?

Кондаков.То я секу, то меня секут.

Ситник.Товарищ Кондаков — кандидат наук.

Логинов.Это я знаю. В общем, Рем Степанович, дело благородное. Вот капитан Ситник Сергей Сергеевич, все остальные вопросы — к нему. (Попрощался, ушел.)

Ситник.Начнем по порядку. Подполье здесь было мощное. Руководил им обком партии. Незадолго до освобождения фашисты провели довольно согласованную операцию: одновременно были нанесены

удары по всем партизанским отрядам, и в тот же день гитлеровцы окружили дом номер пять по Оршанской улице — теперь там управление газового хозяйства. Так вот: на Оршанской, в доме пять, заседал обком в полном составе. Завязался бой, все члены бюро обкома погибли, в том числе и Борис Игнатьевич Корзун, первый секретарь. Как все это случилось? Нет сомнений, что организацию выдал предатель. Речь идет не о простом осведомителе, который работал за булку с эрзац-маслом. По-видимому, это был кто-то из своих. Разумеется, пропали все документы — постановления народных судов, протоколы заседаний обкома, списки полицаев, предателей, пособников… и еще кое-какие бумаги, которые не утратили бы силы и сегодня. Корзун получал важные задания из Москвы, и эти задания, по-видимому, выполнялись.

Кондаков.А Короткевич?

Ситник.Что Короткевич? Рядовой боец подполья. До войны учился в полиграфическом техникуме, там его избрали секретарем комитета комсомола. Как он воевал? Как попал в гестапо? Отчего потерял рассудок? Мы всего этого не знаем.

Кондаков.Вы не знаете, какие средства применяли немцы при допросах Короткевича?

Ситник.Никаких сведений нет. В этой истории есть, конечно, одна странность: почему они его сразу не расстреляли?

Кондаков.А может, выпытывали у него какую-то информацию?

Ситник.Какую?

Кондаков.Этого я не знаю.

Ситник.Такой информации уже просто не существовало. Когда Короткевич попал в гестапо, все уже было кончено. Подпольный обком разгромлен, половина партизанских отрядов разбита. Чего они добивались от этого парня? Что выпытывали? Значит, он знал что-то, весьма для них важное. А следствие, видно, велось капитально… Начальником гестапо здесь был Мюнстер. Садист невероятный. Все они бежали в одну ночь, даже не успев расстрелять узников в камерах. Эти люди, чудом уцелевшие, как раз и показали, что Короткевича пытали очень долго… Вот и все. Будут какие-нибудь новости по этому делу — позвоню.

Кондаков.Откуда этим новостям-то взяться?

Ситник.А жизнь, Рем Степанович, течет, так сказать. Знаете, есть такие слова: «Никто не забыт, ничто не забыто»?

Кондаков.Знаю.

Ситник.Вот так оно и есть — никто не забыт и ничто не забыто.

* * *

^{Кулисы областного театра. Кондаков стучится в дверь гримуборной.}

Кондаков.Простите, пожалуйста, могу ли я видеть артистку Воеводину?

^{Голос из-за двери: «Минутку!» Из гримуборной показалась Воеводина. Она в костюме королевы с короной на голове.}

Воеводина.Я — Воеводина.

Кондаков.Здравствуйте,

моя фамилия Кондаков. У вас есть брат…

Воеводина.Какой брат?

Кондаков.Вы — Воеводина Любовь Адамовна?

Воеводина.Ну и что?

Кондаков.Значит, у вас есть родной брат, Короткевич Иван Адамович.

Воеводина.Вы что — из психушки?

Кондаков.Из больницы. Я — лечащий врач Ивана Адамовича.

Воеводина.Скажите, пожалуйста, какая шишка! Кто вам дал право врываться за кулисы во время спектакля? (Повернулась, чтобы уйти.)

Кондаков.Одну минутку, Любовь Адамовна!

Воеводина.Я тысячу раз говорила, и даже самой Чуприковой, — ничего не получится. Это дело давно решенное! Я живу в стесненных материальных условиях! Работаю как ломовая лошадь, муж тоже работает, никого нет дома допоздна! Все!

Кондаков.Только один вопрос.

Воеводина.Знаю я эти вопросы! «Родная кровь, как вы так можете?» Да, могу! Некому за ним ухаживать. Не возьму я его, а силой — не заставите!

Кондаков.А мы вам его и не отдадим! Даже если вы будете очень об этом просить!

^{Прозвенело три звонка.}

Воеводина (уже иным тоном, пораженная словами Кондакова).Мне на сцену.

Кондаков.Это вы его разыскали после ухода немцев?

Воеводина.Да, я.

Кондаков.Где?

Воеводина.Где! В гестапо.

Кондаков.Он что-нибудь рассказал вам?

Воеводина.Ничего не говорил. Бубнил одно и то же: «Нигде не был, никого не знаю».

Кондаков.Вы мыли его после гестапо?

Воеводина.А как же? Конечно, мыла.

Кондаков.Не заметили на спине или на руках следов инъекций? Уколов?

Воеводина.Да у него и спины-то не было! Мясо клочьями висело!

Кондаков.А на кистях рук? Следы от ожогов, от сильных ударов?

Воеводина.Черный он был весь. Черный и… неживой.

Кондаков.Сколько вам тогда было лет?

Воеводина.В сорок четвертом? Господи, тринадцать…

^{Подошел артист Янишевский в костюме принца.}

Янишевский.Люб, когда ты меня целуешь во втором акте, ты мне короной лоб царапаешь. Повыше целуй, куда-нибудь в глаз.

Воеводина.Что я тебе, любовница? Я — мать!

Янишевский.Так лоб не царапай, если мать!

Воеводина.Ладно. (Кондакову.)У вас ко мне — все?

Кондаков.В общем, все.

Воеводина.Тогда — привет! (Пошла на сцену.)

Кондаков (Янишевскому). Простите, вы много заняты в театре?

Янишевский.Дают играть, не жалуюсь… А что?