Табу на любовь
Шрифт:
— Да! — тем временем прокатилось глубокое эхо в повисшей напряженной тишине.
— Непробиваемый осел! — вздохнул Прохор, потирая переносицу.
И я, точно наяву, расслышала звук бьющихся надежд. Они рассыпались в прах, сгорели дотла, оставили незаживающие раны.
Теперь он — чужой муж. Не мой. И никогда не был моим. Никогда не обещал им стать. И ничего не принес в мою жизнь, кроме боли.
Сквозь гулкие удары сердца я расслышала торжественную музыку, означавшую завершение церемонии.
Я отвернулась.
— Я хочу домой! — прошептала я, как мантру, едва слышно, но Прохор понял и потянул меня в сторону дверей, ведущих в холл.
Меня душило пространство. Душили люди, мысли, звуки музыки.
Судя по романтичной мелодии, зазвучавшей на весь зал, — начинался первый танец молодых.
Утром весь интернет уже будет наводнен удачными фото четы Львовских, описанием истории их взаимной любви. Возможно, опубликуют даже смету расходов и суммы гонорара всех звезд, приглашенных на торжество.
Права Дашка. Я — никто. Не заслуживаю того, чтобы Львовский отказался от женитьбы на ней ради меня. Со мной можно покуражиться перед свадьбой. Не более.
— Прости, что заставил, — вдруг искренне произнес Прохор, обнимая меня за плечи.
А я даже не могла поднять голову. Не хотела показывать своих слез. Но и не могла их остановить.
Затрясла головой.
— Лишнее, — прошептала я.
— Млин! — пробормотал Прохор, а я интуитивно поняла причину его недовольства. — Ратти, девочка, улыбайся! Помни, ты уже победила. Несмотря ни на что!
Вокруг нас, точно калейдоскопом цветных разбитых картинок, защелкали вспышки камер, собирая осколки в один рисунок. И эпицентром этого рисунка стала я.
Я не знала, что имел в виду Прохор под моей «победой».
Я не знала, как вести себя.
Все, что я знала — Львовский рядом. Остановился в шаге от меня, игнорируя вспышки камер и перекошенное недовольством лицо новоиспеченной жены, маячившей за его плечом.
— Роман! — высокий визглявый голос затерялся в гуле возмущения гостей.
— Потанцуй со мной, — сквозь звук ударов кровоточащего сердца расслышала я.
Моего ответа никто не стал ждать. Музыка все еще играла, заглушая ропот недовольных подружек невесты. Пусть немного, но приглушая мою боль.
Сейчас, как никогда, я поняла: мазохист — это я.
Крепкие руки подхватили меня. Против воли закружили в танце.
Львовский отлично двигался. Отлично выглядел. Он все делал отлично. Идеально.
Идеально и выверено наносил смертельные раны, кромсал мою душу в кровь.
Зачем он подошел? Ему мало той боли, что он причинил мне?
Да, очевидно, так и есть.
Я подняла голову. Однако взгляд диких и безумных
Больше — нет.
Роман молчал. Смотрел, не мигая. И молчал. За него говорил его взгляд. Но было поздно. Он теперь чужой мужчина. Чужой муж. Не мой!
Вокруг меня царил все тот же вакуум. Сердце настолько устало болеть, что успело очерстветь, превратиться в камень. А я нашла в себе силы на улыбку.
Боже! Я отчетливо поняла, что ненавижу этого человека. Так же сильно, как и люблю.
— Поздравляю! — выдохнула я.
Львовский моргнул. Мелодия перетекла в более ритмичную. Наступил момент, когда нужно разжать руки. И я это сделала.
Однако Роман не спешил отпускать меня. Стоял, прижимая к своему напряженному телу.
— Рома! — Прохор намеренно перетянул внимание на себя.
Буквально силой разжал руки брата, перехватил мое безвольное тело и повел к выходу.
Я не оглядывалась. Все пространство заволокло туманом. Ноги с трудом двигались. Голова кружилась. И, кажется, я готова была вот-вот упасть в обморок на радость Дашке и мачехе.
Все те же репортеры обступили Львовского, не пропуская его к выходу. Лица Дашки и мачехи смазанными, перекошенными, полными злобы масками на миг возникли перед моими глазами.
Однако их злоба не трогала меня. Кажется, Роман Дмитриевич Львовский превратил меня из эмоционального человека в черствую куклу.
Прохор помог надеть пальто. Я не стала ждать, пока кто-то из охранников сообщит о том, что такси подъехало и ждет пассажира.
Я хотела как можно быстрее умчаться из этого отеля. Подальше от Ромы. На другой конец света. От боли. От себя.
На крыльце чьи-то сильные руки обхватили меня со спины, приподняли, понесли куда-то.
Я узнала этот запах. Узнала эти жадные касания. И свою реакцию на них.
Львовский стремительно развернул меня к себе лицом. Дикие глаза смотрели на меня сверху вниз.
А я не стала ждать, пока требовательный рот накроет мои губы жалящим поцелуем.
Резко ударила мужчину по лицу. Наотмашь. Так, чтобы и ему было больно сейчас.
— Ты! Заставил! Меня! Танцевать! На своей! Свадьбе! — кричала я во весь голос. — Ненавижу! Ненавижу тебя!
— Ненавидишь?!— орал он в ответ. — Зачем ты пришла?!
Но я закрыла уши ладонями. Не хотела слышать его голос. Видеть его лицо. Чувствовать его руки.
Мой мир сузился. Сжался до крошечной точки. До атома. До единственного слова «ненавижу».
Я очнулась, когда Прохор помогал мне выйти из машины. Помог подняться по лестнице в квартиру.
Не снимая пальто, я упала на диван. Верный Суми подполз ко мне.
— Захлопни дверь с той стороны, Тим Реми, — прошептала я молодому человеку.