Табу на любовь
Шрифт:
И сорвался. Дико. Жадно. До боли в напряженной плоти.
Подхватил девчонку, заставляя обвить меня руками и ногами, и набросился на приоткрытый рот.
Ее дыхание было рваным, а я пил его, наслаждался робким откликом. И старательно оттягивал тот момент, когда придется разжать руки.
— Голодный? Есть хочешь? — между поцелуями спросила Ратти.
— Потом! — прорычал я и ударом ноги распахнул дверь, ведущую в спальню.
Плевать на голод. Девчонку я хотел больше.
Семь
Я понимала, что не должна вести себя так. Понимала, что сама же обрекаю себя на страдания. Ведь за такой короткий промежуток времени я безумно привыкла к крепким рукам, к терпкому запаху одеколона и к насмешливому взгляду полыхающих жаждой глаз. Я увязла в этом сладком аду. Да, дура. Идиотка. Добровольно сложила свое сердце к ногам человека, который даже не знал о том, что такой орган вообще существует в природе.
Все, что ему было нужно — это мое тело. И он его получил. Я все ему отдала, сдалась без боя, без оглядки, добровольно.
Седьмая ночь, которую я провела в квартире Львовского, показалась мне горько-сладкой. Такой, от которой хотелось плакать.
Я умирала каждый раз, когда напряженная, тугая плоть скользила в моем теле, принося немыслимое удовольствие. Когда жадные и требовательные губы возносили меня на небеса.
И мысленно рыдала, когда Рома заснул рядом со мной, обнимая и прижимая бедром к мягкой постели.
Мы не говорили ни о чем. Наутро он изменил своим привычкам. Не умчался рано утром в офис, а остался дома.
Он молча наблюдал, как я собираю свои вещи, переходя из комнаты в комнату. Казалось, они уже приобрели свои места. И мне пришлось несколько раз пройтись с проверкой, не забыла ли я чего-то.
И пока Рома говорил с Ольховским по телефону, я умудрилась совершить кражу века. Вернее, кражей века я считала последнюю неделю. Ведь я украла жениха у своей сестры на сладкие семь дней. Украла и не жалею.
Но, помимо воспоминаний об этих безумных и мучительных часах с Ромой, я разрешила себе прихватить его рубашку. Она все еще хранила его запах. Я, как ненормальная дурочка, торопливо сунула смятую ткань в сумку и дернула молнию, отсекая пути к отступлению.
Мне казалось жизненно важным сохранить в памяти то, что Львовский — не только сволочь и смазливое лицо с глянцевых журналов. Рома — мужчина, ставший моим первым любовником, мужчина, способный заставить меня
Мы молчали, когда спускались в подземный гараж под неназойливым, но ощутимым вниманием охраны Львовского.
Молчали, когда я садилась в машину Романа, а Сумрак резво запрыгнул на заднее сиденье.
Молчали, когда Рома, не спрашивая адреса, привез меня домой.
Я повернула голову, чтобы взглянуть на Романа. Тот смотрел прямо перед собой.
Видела, насколько сильно напряжено его лицо. А руки до белых костяшек сжимали руль.
— Ратти, еще… — вдруг начал он.
Я знала, что именно он скажет. Еще неделя. Всего семь дней.
Но нет. Я по уши увязла в этом человеке и погибала от его близости. Для меня было слишком много Львовского. Всего было слишком. Я уже сомневалась, что смогу вернуться к прежней жизни. И каждая минута, проведенная рядом с Ромой, была смертельной для меня. Сладкой, до боли необходимой, но смертельной.
— Нет, Рома, — выдохнула я.
Я уговаривала себя, что нужно просто протянуть руку и потянуть за ручку двери. Но сидела и не могла себя заставить сделать это. Не могла выйти из машины и жить дальше так, словно ничего не произошло.
— Спасибо, — вдруг хрипло пробормотал он и повернулся ко мне.
Я не слышала слов благодарности от Романа. Раньше — не слышала. Само слово казалось чуждым ему. Львовский и благодарность — несовместимые понятия.
Но ошибки не было.
Я видела, как Роман протягивает руку к моим волосам. Заметила, что мои длинные, черные пряди — точно тайный фетиш Романа. Он часто наматывал их на пальцы и засыпал вот так, привязав меня к себе тонкими, но крепкими нитями.
Я уговаривала себя, что поступать импульсивно не стоит. Нужно бежать максимально далеко от него. Убежать и забыть, что он когда-то встретился на моем жизненном пути.
Но вопреки здравому смыслу я нырнула ладонью в карман куртки. Ключи от входной двери моей квартиры висели на небольшом брелоке. Сто лет назад кто-то из друзей подарил. Ради смеха. Но сейчас брелок пригодился.
Рома скользил жадным взглядом по моим волосам. Я чувствовала, что он вот-вот притянет меня к себе, обнимет и, что хуже всего, поцелует.
А я не могла позволить этого. Ведь тогда мое бедное сердце окончательно рассыплется на крошечные осколки, которые я потом вряд ли соберу.
Встряхнув в руках брелок, извлекла небольшой перочинный нож. Не оружие, а так, игрушка. Но в одной из многочисленных вкладок были ножницы.
С трудом, но мне удалось срезать ту самую прядь, которую Рома намотал на свой палец.
Я убрала ключи обратно в карман. И всего секунду смотрела на то, как мужчина держит прядь моих волос в руке. А потом убирает ее в карман.
Безумие чистой воды. Мазохизм. Но я прикоснулась ладонью к гладко выбритой щеке.
Горячие, ненасытные губы прижались к коже. И я каждым нервным окончанием почувствовала голод и дикую жажду этого мужчины. И свою, ответную…