Тачанка с юга
Шрифт:
— Чего это вы вдруг солдатом стали, ваше превосходительство?
— Молодой человек, — уже напыщенным тоном заявил Аркадьев, — все военнослужащие, от рядового до генерала — солдаты родины!
— А кем их считать, когда они идут против своей родины? — спросил Борода. Аркадьев опустил голову, промолчал, и Борода подытожил разговор: — Я бы вам сказал, гражданин, да вы и сами знаете…
По дороге мы встречали и обгоняли крестьянские подводы, запряженные медлительными волами. Дядьки вежливо здоровались и долго смотрели нам вслед. Мы миновали две небольшие деревни
— А вы куда едете? Кто вам нужен?
— Да никто нам не нужен, только интересно, как называются села, — ответил Борода.
— Ага! — важно кивнул парнишка. — Если вам интересно, то налево будет дорога на хутор Петровку, а прямо — видите церковь? — это будет Катериновка. — Он солидно откашлялся и попросил закурить.
— Не курим! — с досадой ответил Борода и погнал сибирок к церковной колокольне.
— Вот уж никак не думал, что попадем на эту дорогу, — огорченно признался он. — Проезжать через Катериновку, да еще засветло, совсем ни к чему.
— Заблудились? — спросил я.
— Нет, едем правильно. Только Катериновку нужно было бы объехать стороной.
— А что это за село, Кирилл Митрофанович?
— Село как село. Будь таких сел побольше, мы бы с тобой, Саня, не занимались бандитами. Туда ни один бандит носа не сунет, а если попробуют, то… об этом подробно сможет рассказать гражданин Аркадьев. Верно я говорю? — обратился Борода к нашему «пассажиру». Тот молчал, и Кирилл объяснил: — В Катериновке, Саня, очень крепкий комитет бедноты, много бывших фронтовиков. Они организовали сильный отряд самообороны. У всех винтовки, кажется, есть и пулеметы. Наверно, на околице застава. Не везет нам сегодня, палка-махалка!
Борода озабоченно помолчал.
— Я не понял, Кирилл Митрофанович, почему не везет? Ведь если комитет бедноты и фронтовики…
— Комитет, фронтовики, — перебил Борода, — а ты забыл, кто мы? А документы у нас какие? Да еще этот… Если его здесь опознают, то живым не выпустят, а нас в лучшем случае повяжут и отвезут в район. — Борода придержал лошадей и остановил тачанку. — Может, вернуться да переждать где-нибудь до ночи? Как ты думаешь, Саня?
— Где же переждать, Кирилл Митрофанович? Мы уже верст десять едем, а все поля и поля, да те две деревеньки.
— Да-а! — Борода сдвинул фуражку на нос, почесал затылок. — Эх, палка-махалка, была не была — поедем! Авось проскочим! Ты, Саня, в случае чего, ни с кем не болтай. А сейчас отвяжи задержанного от тачанки и спрячь карабин. Если придется стрелять, бей из пистолета над головой или под ноги: люди-то свои. — Он озабоченно покачал головой: — Вот задача! — Потом пустил лошадей шагом и сказал Аркадьеву: — А вы в Катериновке помалкивайте и не высовывайтесь из капюшона.
— Боитесь, что свой народ узнает? Хороша же власть! — недовольно пробурчал Аркадьев.
— Мы-то свои, узнают, не узнают — разберемся, а как вас узнают, тут вам и конец:
У околицы Катериновки, возле столба, на котором висел медный таз, стоял седоусый дед, вооруженный берданкой. Он вышел на дорогу и щелкнул затвором.
— Стой! Хто такие будете? Куда путь держите? Аркадьев громко застонал и несколько раз попросил:
«Пи-ить, пи-и-и-ть!»
— Добрый день, — вежливо поздоровался Борода и снял фуражку.
Аркадьев снова застонал и начал ворочаться.
— Хто такие? — повторил дед.
— Я фельдшер, везу больного в город.
— А що з вашим недужным?
— Похоже на холеру, — хладнокровно ответил Борода. Дед шарахнулся от тачанки, чуть не выронив ружье, перекрестился и закричал:
— Та изжайте скореича, щоб вас громом убило! Ездите, заразу развозите!
Мы спокойно проехали по широкой деревенской улице. Я все ожидал, что сейчас из-за плетней захлопают выстрелы, а через свой ватный «спинжак» ощущал, как дрожит мелкой дрожью сидящий рядом со мной Аркадьев, но улица была безлюдна и никто не обратил на нас внимания. Только на выезде из деревни, у колодца с воротом, вели беседу несколько женщин. Заметив тачанку, они с интересом уставились на нас.
— День добрый, бабочки! — поздоровался Борода.
— И вам добрый день! — хором отозвались женщины.
Миновав колодец, Борода остановил тачанку.
— Принеси-ка, Саня, водички, пить охота, прямо высохло все.
Я соскочил на землю, достал котелок и направился к колодцу. Любопытные бабы сразу же забросали меня вопросами: кто мы, куда и откуда едем, как меня зовут. Я помнил наставления Бороды и сначала отвечал коротко:
«да» или «нет», а потом стал крутить ворот, чтобы помочь женщине вытащить ведро и заодно уйти от вопросов. Но вдруг от резкого движения мой «спинжак» распахнулся и она увидела засунутый за ремень браунинг.
— Дивчата, дивчата, у хлопца ливорверт! — закричала она и ухватилась за борта моего «спинжака».
— Зачем тебе ливорверт? — спросила другая.
— Так воны, наверно, из леса, — предположила третья.
— А ну, Галька, беги покличь дядьку Степана! — приказала девчонке, вертевшейся у колодца, пожилая женщина. Женщины заговорили все разом, поднялся невероятный шум.
На деревенской улице появились двое мужчин и торопливо зашагали к нам. Дело принимало нежелательный оборот. Борода закричал:
— Чего ты копаешься? Давай неси воду! Я рванулся из рук женщины, державшей меня, и, выхватив браунинг, крикнул:
— Прочь с дороги!
Бабы с криком шарахнулись в стороны, а я, подхватив котелок и зачерпнув из ближайшего ведра, бросился к бричке.
Мужчины уже бежали к колодцу; из ближайшего дома, на ходу заряжая обрез, выскочил босоногий парень. Злобно лаяли неизвестно откуда набежавшие собаки.
— Давай быстрее! — кричал Борода.
— Стой! Стой! — орал парень.
— Бандюги чертовы! — кричали бабы. — Стреляй, Ми-кита, стреляй!…