Таежный бурелом
Шрифт:
— Скоро в бой. Как же ты с Кешей? — спросил Тихон.
— Ума не приложу. В тайге не бросишь!
Игнат поцарапал кудлатый затылок.
— Без меня зачахнет свет березонька, привязался. Ну и мне без него тоскливо. Привык.
Мальчуган приоткрыл глаза, потянулся.
— Что-нибудь придумаем, Игнат. Свет не без добрых людей, — проговорил Тихон.
Игнат снова принялся рассматривать ичиги, потом тихо заговорил:
— Вот живу, небо копчу: панты добывал, живых тигрят купцам сбывал, медведя ножом колол, а жизни настоящей
— Жениться тебе надо, хозяйством обзавестись.
— Не могу я сидеть на месте, сердце жиреет, нутро гложет. — Игнат прижал широкую ладонь к груди. — Сосет и сосет, будто пиявка в сердце влилась. Вот и брожу по тайге, бью зверя, тигра живьем беру, потом в порт иду товары грузить, места себе не нахожу.
— Некуда тебе силу девать, вот и бродишь, что-то ищешь.
— Верно, Тихон, сказал… Крупное семя и плод крупный. Только что из силы толку, когда кругом горе. Характер у меня мягкий, мухи пальцем не трону.
— А тигра бьешь!
— Кабы не брюхо, оно у меня прожорливое, не тронул бы, пусть гуляет, пока не зачванится.
Сумерки окутали лес. Кеша открыл глаза, зябко поежился. Игнат поднялся, понес мальчугана в шалаш.
ГЛАВА 4
Из раскрытых дверей теплушек раздавалось ржание коней, позвякивание недоуздков. У вагонов толпились солдаты. Вдоль состава прохаживались офицеры. Кричала торговка квасом. Шмыгали любопытные мальчишки. Кавалерийский чехословацкий полк готовился к отправке на Уссурийский фронт.
Наташа в застиранном ситцевом платье шла вдоль вагонов с плетеной корзинкой. Она выполняла задание подпольного комитета, раздавала листовки. Чехословацкие солдаты охотно покупали кедровые орехи, завернутые в серую бумагу, на которой было отпечатано письмо Ленина к солдатам мятежного корпуса.
— Эй, дочка!
Наташа остановилась. Ее догнал пожилой небритый солдат.
— Господам офицерам орехов!
Наташа накрыла салфеткой серые пакеты и протянула солдату белые.
— Кушайте на здоровье!
Когда все серые пакетики были распроданы, к Наташе подошел Ян Корейша — член большевистского комитета чехословацкого корпуса.
— Пойдемте. Ждут делегаты из всех взводов. Листовку до дыр зачитали.
У последнего вагона они остановились. Солдаты протянули девушке руки, подняли в набитую теплушку.
Кавалеристы усадили Наташу на мешок с овсом. Она стала рассказывать о событиях последнего времени, потом прочитала письмо Ленина о выступлении чехословаков. Ян Корейша переводил.
В тишине веско падали обличающие ленинские фразы:
«Вожди Национального Чешского Совета получили от французского и английского правительств около 15 миллионов рублей, и за эти деньги была продана чехословацкая армия…»
К Наташе подошел плотный чех с багровым шрамом от сабельного
— От всей души спасибо! Не ручаюсь за других, но я клинок против советской власти не обнажу.
Он говорил по-чешски, пересыпая речь русскими словами.
— Мы всю правду расскажем в эскадронах. Не сплошаем, думаю! — Он окинул делегатов сумрачным взглядом, сжал угловатые челюсти, поглядел на часы. — Времени еще у нас хватит, мы задержим полк. Шестьдесят третий кавалерийский на позицию не выйдет. Не так ли, товарищи?
Рядом с ним встали еще несколько солдат. Чех с двумя медалями на груди с восхищением посмотрел в лицо русской девушки.
— Товарищи, — сказал он сдержанно и торжественно. — Антонио верно сказал. На позицию не выходим! Гайда пусть за те пятнадцать миллионов свою шею под красногвардейскую саблю подставляет.
Послышались одобрительные возгласы, все заговорили, перебивая друг друга.
Наташа, сопровождаемая солдатами-коммунистами, пошла к вокзалу. В это время к перрону подкатил санитарный состав, переполненный ранеными чехословаками. На подножке вагона повис солдат с забинтованной головой.
— Това-а-а-рищи! — звонко крикнул он.
Из теплушек посыпались кавалеристы. Офицеры не смогли пробиться сквозь стену солдатских спин.
— Товарищи, за что кровь проливаем? За что меня картечью изуродовали? За что шестьсот сорок семь человек триста сорок седьмого стрелкового полка под Никольском схоронили в братских могилах?..
Не отрываясь, смотрела Наташа на солдата. Она видела — тревога овладевает конниками.
— Нас обманули! Не выезжайте на фронт. Там вас ждет смерть!.. Правильно пишут большевики, вот читайте! Правдивые слова!
Солдат широко размахнулся и кинул солдатам пачку прокламаций, отпечатанных на шапирографе.
— Кто нами команду-у-ет? — взволнованно спрашивал солдат. — Японский генерал Отани! Что же это такое? Сегодня Отани, а завтра кайзер? Не верьте офицерам, они клевещут на большевиков… Не немцы и мадьяры и не большевики хотят нас уничтожить, а Отани, кайзер, Грэвс, Найт — наши враги! Требуйте отправки на родину!..
Последние слова потонули в восторженных криках. Громкое «ура» прокатилось по перрону.
Наташа попрощалась с чехами и заспешила в город. В саду Невельского ей предстояло встретиться с Андреем Ковалем.
…В этот час Борис Кожов шагал по улице. Как и все последнее время, он был мрачен. Перед глазами стояла сестра, на нежной шее которой еще совсем недавно захлестнулась петля. А он, казак Борис Кожов, до сих пор под одним знаменем с убийцами сестры!
Кожов искал и не находил выхода. Поговаривали казаки, что за каждый георгиевский крест красногвардейцы отпускали по двадцать ударов шомполами, а потом расстреливали. И тут же в памяти выплывало лицо Суханова, болезненное, изможденное, с честными хорошими глазами.