Тафгай. Том 9
Шрифт:
— На стадионе света не хватает, — промямлил старший тренер. — Там всего два фонаря, шайба улетит куда-нибудь, не найдёте. Бардак.
— Вот вы, товарищ Селиванов, спрашивали, где лучше развит хоккей, — сказал я корреспонденту. — Так вот, наша хоккейная команда базировалась в Принстоне, городок сопоставимый по размерам с Александровском. И в Принстоне была крытая хоккейная арена на три тысячи человек. И когда там в хоккей играли простые студенческие команды, стадион забивался под завязку. Выводы делайте сами.
После этих слов я попрощался с мужиками и пошагал в библиотеку,
Домой из дворца культуры я вернулся ближе к пяти часам вечера, когда на улице уже стало смеркаться. Настроение было отвратное. Перелистав несколько книг по металлургии и по металлообработке, я не придумал ровным счётом ничего. А вот мозги мои гудели так, словно я с разгона ударился головой о бетонную стену. В моей голове смешались какие-то допуски и посадки, какой-то феррит и цементит, а ещё до кучи невидимым сверлом буравил мою бедную черепушку странный и неизвестный перлит.
Зато хозяин дома Иннокентий Харитонович сегодня как обычно не лежал на диване в состоянии самогонного опьянения, накрыв лицо газеткой. Наверное, за неимением телевизора старику под советскими газетами снились красивые сны о светлом коммунистическом будущем. Сегодня этот худой и высокий 65-летний дед что-то напевая себе под нос, сидя в кладовке, где был спрятан самогонный аппарат, лепил из глины некую человеческую фигуру. И судя по изгибам тела, глиняная фигура определённо принадлежал молоденькой и легкомысленной женщине, так как в руках скульптора была без верхней и нижней одежды.
— Привет, Харитоныч, — поздоровался я, впервые заглянув в эту маленькую деревянную комнатёнку, которая не имела ни единого окна.
— Здравствуй, Ваня, — улыбнулся дед, пыхнув «беломориной», зажатой во рту. — Замечательный сегодня день. Спонтанный творческий порыв. Вдохновение! Руки сами просятся в работу!
— Аха, пир духа, — буркнул я, рассматривая фигурки, которые стояли на полках этой крохотной мастерской.
Кстати, посмотреть было на что. Иннокентий Харитонович с большим вкусом и любовью ваял сцены из охотничьей жизни. Здесь были представлены десятисантиметровые зайцы, олени, медведи, утки, лоси и бобры. И фигурки этих животных были не статичны, они имели живые динамичные позы. Другими словами вся эта живность из обожжённой глины, куда-то бежала, взлетала и прыгала. И вдруг мне на глаза попалась фигурка охотника, который стоя на одном колене, целился из двустволки.
«Даааа! — заорал я про себя. — Это же то, что надо! Гениально! Что пользовалось повышенным детским спросом в конце семидесятых и начале восьмидесятых? Миниатюрные фигурки индейцев, ковбойцев, пиратов и викингов. Помнится, наборы этих пластиковых 6-сантиметровых бойцов просто сметали с прилавком магазинов. Вот где моё „Эльдорадо“. Вот мой путь на свободу».
— Харитоныч, а ты этому ваянию из глины где-то учился? — пролепетал я, боясь вспугнуть удачу.
— Было дело, но
— Позволь, дорогой товарищ, с тобой не согласиться, — многозначительно произнёс я, подняв указательный палец правой руки вверх, — это никакое не баловство. Я сегодня общался с директором нашего завода. И знаешь, что мне поведал товарищ Рогут?
— Понятия не имею, — язвительно усмехнулся дед.
— Он мне сказал: «Иван, выручай, только на одного тебя надежда, не хватает нашему „Машзаводу“ нового импульса для дальнейшего развития». Вот он этот импульс развития, — я снял с полки десятисантиметрового охотника и сунул его под нос Иннокентия Харитоновича.
— Предлагаешь, организовать охоту на зайцев во внерабочее время? — захихикал вредный старик.
— Я предлагаю сделать набор оловянных солдатиков для советских магазинов, — прошептал я. — Если быть точнее, то восемь фигурок североамериканских индейцев и столько же ковбоев. Ты видел, что крутят в кино? «Чингачгук — Большой Змей», «След Сокола», «Белые волки», «Сыновья Большой Медведицы», «Золото Маккены», «Апачи». Рынок для таких солдатиков буквально подогрет. Понимаешь меня?
— Не совсем, — буркнул дед.
— Это потому что самогонка плохо влияет на серое вещество, — я постучал безымянным пальцем по своему лбу. — Харитоныч, ты станешь знаменитым человеком. Передовиком производства. Переедешь из этой халупы в большую светлую квартиру. А на заводе тебе предоставят собственную просторную мастерскую и установят памятник прямо на проходной, кончено, спустя энное количество лет.
— Кхе, херня, полная херня, — недоверчиво закряхтел старик, отвернувшись от меня и вернувшись к ваянию обнажённого женского тела.
— Ну, хорошо, про памятник я пошутил, — я легонько пихнул деда в плечо. — Но в остальном-то, правда. Ты впишешь своё имя в историю советской детской игрушки. Мы ещё подобные наборы для девочек придумаем с барышнями разных исторических эпох и балеринками.
— Что конкретно от меня требуется? — спросил Иннокентий Харитонович, после минутного молчания и сопения.
— Нужно завтра в наших домашних условиях вылепить восемь разнообразных индейских фигурок, сделать из гипса форму и отлить их в олове. Остальные вопросы я решу сам.
Я протянул свою огромную ладонь деду и тот, ещё немного покряхтев, пожал её своей жилистой и крепкой пятернёй.
Этим вечером в хоккейной коробке, которую возвели около школы №6, пятнадцать здоровенных мужиков, включая меня, заново учились стоять на коньках. Сегодняшнее занятие я решил посвятить езде спиной вперёд и резкому торможению на две ноги с последующим разворотом на сто восемьдесят градусов. Правда, перед тем, как коньки принялись резать лёд, пришлось поработать скребками и помахать лопатами, ведь за пару часов снега навалило видимо-невидимо.