Таганский перекресток

Панов Вадим Юрьевич

Из арки послышались звуки ударов, короткий вскрик, а потом голос:

— Они здесь!

В глазах девчонки мелькнул страх.

— Во имя Аллаха, милостивого и всемогущего, — тут же произнес Орешкин.

— …я заклинаю тебя…

— …я заклинаю тебя…

— …именем Сулеймана, ибн Дауда…

— …именем Сулеймана, ибн Дауда…

— Вот они!

Из арки выскочили двое.

— Зарема! Орешкин! Стоять!

— Да будет так, — прошептала девушка.

На них направили пистолеты. Но Димка, к огромному своему

удивлению, страха не испытывал. Совсем не испытывал. Он задумчиво посмотрел на засверкавший камень и негромко спросил:

— Мы успели?

— Да, — с улыбкой подтвердила Зарема, — мы успели.

— И что теперь?

— Просто скажи: спаси меня.

Орешкин помолчал, перевел взгляд на приближающихся бандитов и попросил:

— Спаси меня.

И впервые в жизни увидел, как человек совершает десятиметровый прыжок с места. Нет, не человек — джинн.

Как буднично: «Я только что стал повелителем джинна».

Димка тряхнул головой и снова уставился на сверкающий рубин. Он не хотел видеть, как Зарема его спасает.

* * *

Проблем с милицией избежать не удалось. Уехать Батоев не успел — дорогу «Хаммеру» перегородил бело-синий «Форд», а потому пришлось давать объяснения: что да как, откуда взялись три трупа и кто открыл пальбу в людном месте. Возможно, при других обстоятельствах Мустафу отпустили бы сразу, но на этот раз происшествие получилось слишком шумным — центр города как-никак. На Пушку прибыл начальник московского ГУВД со свитой и кто-то из мэрии. Вертелись журналисты. Группа фээсбэшников тщательно искала следы террористов. Толпа зевак росла с каждой минутой.

К Батоеву, который отказался покидать «Хаммер», постоянно приходили какие-то люди, и в погонах, и в штатском, демонстрировали удостоверения и просили ответить на вопросы. Слушали внимательно, кивали, переспрашивали. Мустафа понимал, что, окажись у них хоть малейшая зацепка, — «закроют», и потому старался отвечать по возможности лаконично, тянул время до приезда адвоката, а когда тот появился — замолчал окончательно. Версия Батоева гласила, что он во время внезапного приступа сентиментальности вышел прогуляться к знаменитому памятнику и стал объектом покушения. Телохранители, действовавшие строго в рамках закона, защитили шефа от преступного посягательства, за что им отдельная и безмерная благодарность. Милиционеры, первыми прибывшие на место событий, предприняли все необходимые меры, за что им еще более отдельная и еще более безмерная благодарность.

Само собой изложение версии закончилось деликатным вопросом: нельзя ли мне покинуть эту жуткую площадь?

Примерно в три пополудни — после того как уехали шишки из ГУВД и мэрии — Батоева отпустили, и «Хаммер» помчал злого как черт Мустафу в его инородную резиденцию.

* * *

— Чья это квартира? — угрюмо спросил Димка, разглядывая богатое убранство огромного

холла.

— Одного мертвого человека, — ответила Зарема.

— Ибрагима Казибекова?

— Да.

— Большая.

— Он любил жить красиво.

Шестикомнатные апартаменты мертвого человека располагались на берегу Строгинской поймы, в доме, который Орешкин видел только на рекламных картинках журналов. Территория тщательно охранялась собственной службой безопасности, но девушка сказала: «Прикажи войти в дом незаметно». Димка приказал. И ни один охранник не посмотрел в их сторону.

Гипноз?

— Располагайся, — предложила Зарема, сбрасывая куртку на кресло. — Здесь мы в безопасности.

— Ты уверена?

— Да. Это гнездышко Ибрагим свил лично для себя, и сыновья вспомнят о нем в последнюю очередь.

— Почему мы не поехали ко мне?

— Я же говорила: там люди Мустафы.

— Точно?

— Хочешь проверить?

Она улыбнулась. Под курткой оказалась легкая белая блузка, тонкая и почти прозрачная. И больше ничего. И Орешкин старался не смотреть на присевшую на диван красавицу.

— Ты ведь сможешь справиться с засадой?

— Смогу, — кивнула Зарема. — Но потом у ментов возникнут к тебе вопросы: откуда трупы, чего от тебя хотели…

— Понял, понял, понял.

Димка прошелся по мягкому ковру, остановился у окна, полюбовался рекой, набережной, задумчиво потер перстень, развернулся, сделал еще несколько шагов, постоял у картины.

— Пикассо, — сообщила девушка. — Подлинник. Ибрагим любил испанца.

— А ручки на дверях позолоченные…

— Из чистого золота, — поправила Орешкина Зарема. — Ибрагим не терпел фальши.

— Для меня это дико, — тихо произнес Димка.

— Ты из другого мира, — пожала плечами девушка.

— Наверное… — Орешкин помолчал. Потом решился: — А ты?

— Что я?

— Ты из другого мира?

На этот раз паузу взяла Зарема. Она перестала улыбаться, покусала губу, отвернулась и негромко ответила:

— Из другого царства. Есть царство людей. Есть царство джиннов. А есть те, кто волей обстоятельств оказывается не на своем месте.

Грусть в ее голосе потрясла Димку. Заготовленные вопросы вылетели у него из головы, показались глупыми, никчемными, слишком прагматичными. Вместо этого он почти шепотом поинтересовался:

— Твой дом далеко?

— Я уже не помню. — Девушка передернула плечами. — Я слишком давно живу среди вас.

— Тысячу лет?

— Гораздо больше.

— И все время кому-то служишь?

Она кивнула.

Димка вспомнил ее прыжок. Вспомнил элегантные и смертоносные движения — там, во дворе, двое громил ничего не смогли противопоставить хрупкой красавице. Вспомнил произнесенные им самим слова древней формулы и то, как засверкал камень.

«Да, за такой перстень не жаль миллиона. Не жаль и десяти…»