Таинственное превращение
Шрифт:
— Вот вам и весь фокус! Будьте свидетелем. Попробуйте сами… Да, да, попробуйте, чтобы мама увидела, как это легко…
Жан Морейль подчинился капризу Лионеля и повторил его маневр.
— Чтобы войти во двор, — добавил этот странный чичероне, — необходимо проделать одно гимнастическое упражнение. Но какой грабитель не сумеет перелезть через забор, в сущности, очень низкий?.. Улица пустынная… Привратник — соня. (Я это знаю лучше, чем кто бы то ни был!)… Говорю вам, это детская забава… И, если моя маменька не переменит своего образа действий, она в одно прекрасное утро найдет
Но мадам де Праз вдруг поняла слабое место этого внушения и, чтобы исправить его, не остановилась и перед ложью.
— Ты прав, — сказала она. — Но пусть мсье Жан не подумает, что это ценности Жильберты. Это мое собственное состояние, мсье Жан. Вот почему я до сих пор не собралась отнести их в банк. К чужому имуществу я отнеслась бы осторожнее…
Жан Морейль поднял руку в знак протеста.
— Правда, — продолжала мадам де Праз, — я никогда не боялась воров. Но событие этой ночи заставляет меня задуматься… Слушай, Лионель, завтра у меня свидание с моим банкиром. Если хочешь, отнесем ему эти бумаги.
— Завтра утром, хорошо. Я замечу себе.
Он вынул записную книжку и, что-то отметив в ней, сказал вслух:
— Завтра, завтра утром, отнести бумаги банкиру. Итак, завтра утром этого миллиона здесь не будет. Наконец! У меня сегодня удачный день! И я благословляю вора в Люверси, который повлиял на это решение!
— А вот и Жильберта! — сказала мадам де Праз. — Я слышу, что она спускается вниз.
— Мы ей ничего не скажем про Манэ? — спросил Лионель.
— Так будет лучше, — решил Жан Морейль, не выказывая на этот раз уже прежней озабоченности.
Мадам де Праз спрятала картину в ящик письменного стопа.
Вошла Жильберта.
— Как! Вы здесь, Жан? — воскликнула она. — Я не видела, как вы прошли через двор! Сердце, сердце мое, разве ты глухо?.. Здравствуй, тетя!.. Здравствуй и ты!.. Я собираюсь выйти погулять. Пойдемте со мной, Жан? Что вы делали здесь в кабинете? Конечно, говорили о делах? Ну это не моя сфера. Так идете, да?
— Иду, — сказал Жан Морейль.
— Браво! Браво, мой мальчик! — восторженно воскликнула графиня, когда молодые люди вышли. — Как ты хорошо разыграл эту комедию! Но ты не все обдумал. Ведь если бумаги принадлежат Жильберте, какой интерес ему их красть?
— Ну, мне некогда было обдумывать эту махинацию!.. В сущности, какие там бумаги в шкафу?
— Именные бумаги, на имя Жильберты.
Лионель расхохотался.
— К счастью, он не доведет дела до конца. Мы остановим его вовремя. И он никогда не узнает, что мы его обманули…
— Нет! Никогда! — торжествовала графиня. — Как только он сунет свой нос в бумаги Жильберты, мы захватим его!
Но Лионель задумчиво заметил:
— Только бы наш план не провалился! Не то придется прибегнуть к моей догадке и раскрыть трагедию Люверси!
— Скоро, скоро увидим, ведь это должно случиться сегодня ночью, — сказала графиня. — Ты достаточно подчеркнул то, что завтра утром ценностей в шкафу уже не будет.
Лионель радостно шагал взад и вперед по кабинету, мимоходом дружески похлопывая по стенкам шкафа,
— Чудесно! Чудесно! — говорил граф де Праз, задыхаясь от счастья. — Но мне нужно повидать Обри. Все это надо обдумать во всех подробностях… как атаку в траншеях. А времени только до вечера!
— Я беру на себя заботу о Жильберте.
— Прекрасно. Но вы скажите ей только в определенный момент. Нужно еще установить время. Если все наладится, действовать придется галопом. Действовать уверенно и быстро — вот что необходимо. Обдумаем!
— Обдумаем! — сказала мадам де Праз.
XX. Западня
Никогда еще Жан не казался Жильберте столь достойным ее любви, как в этот вечер. Та самая семья Пайяк, которая сыграла такую большую роль в их помолвке, давала комедийный вечер в своем дворце. Во время долгих антрактов Жан Морейль и Жильберта, упоенные счастьем, молодостью и красотой, приводили в восторг друзей и переживали один из тех триумфов, воспоминания о которых иногда наполняют благоуханием всю дальнейшую жизнь.
Такого рода приемы никогда не затягиваются за полночь. Не было еще часа ночи, когда гости разъехались по домам.
Жан Морейль подождал в вестибюле, пока отъедет освещенный лимузин, в который сели Жильберта с графиней, закутанные в меха и бархат. Затем молодой человек вернулся домой в своем кабриолете.
Лионель де Праз не был у Пайяк.
В Нейли мадам де Праз, выйдя из лимузина, заявила, что не имеет ни малейшего желания заснуть, и, водворившись в комнате своей племянницы, принялась без умолку болтать о разных пустяках. Горничных отпустили. Сидя на кровати Жильберты, графиня против обыкновения была удивительно оживлена. Молодая девушка терпеливо ждала, когда тетка наконец устанет, но, несмотря на поздний час и на то, что все спали в доме, старая графиня не переставала копаться в своих воспоминаниях и рассказывала тысячи бессвязных глупостей.
Жильберте все это начало казаться весьма странным, когда вдруг на улице послышался глухой шум автомобиля. Перед домом раздались три коротких звука сирены, и автомобиль удалился, чтобы, как видно, остановиться на некотором расстоянии.
Изумленная молодая девушка глядела на графиню, которая, по ее мнению, должна была удивиться не меньше ее. Жильберту поразило то, что лицо мадам де Праз внезапно переменилось, приняло торжественное и взволнованное выражение, и, стоя перед ней в своем вечернем черном с серебряными полосами платье, она как будто готовилась ей сообщить о каком-то большом несчастье.
— Жильберта, дитя мое, прости, что я причиню тебе такую боль… Приготовься к большому огорчению, маленькая моя Жильберта…
— Тетя! Тетя! — умоляла несчастная девушка, задыхаясь. — Что случилось?
Мадам де Праз погасила свет.
— Боже! Боже! Тетя! Что такое?
Мадам де Праз развернула в темноте занавеси. Сквозь щели ставни проскользнули лунные лучи.
У Жильберты так билось сердце, что она едва не потеряла сознания. Она чувствовала, что ее с нежностью обнимают руки тетки.